Активно привлекали византийцы на свою сторону неудачливых родственников соседних правителей (сейчас таковыми являются гонимые на родине оппозиционные политики), которых содержали в Константинополе как всегда готовых к использованию претендентов на власть в их собственной стране. Таким политическим беженцам назначали денежное содержание, жаловали высокие придворные титулы, женили их на представительницах знатных ромейских родов. Для изгнанников это был поистине блестящий и одновременно опасный плен, чужбина становилась второй родиной, а сами они для византийцев были постоянным козырем в дипломатических отношениях с опасными соседями. Ведь в зависимости от политической ситуации получившего политическое убежище претендента на власть можно было и посадить на престол его страны, и выдать нынешним представителям тамошней законной власти, и передать имеющей свои интересы третьей стороне.
Впрочем, ромеи не были застрахованы от того, что эта система может дать сбой и обернуться против них самих. Так, болгарский царь Симеон І Великий, которого, как третьего сына правившего князя Бориса, прочили не в наследники, а в священнослужители, получил блестящее образование в Магнаврской школе в Константинополе. Однако, когда в силу политических обстоятельств ему довелось занять княжеский престол, он оказался одним из самых опасных и деятельных врагов империи, попытавшись даже захватить Константинополь и провозгласив себя в начале Х в. императором болгар и греков, что было серьезным ударом по Византии, поскольку, вполне соответствуя византийской политической доктрине богоизбранности единственного ромейского императора, грозило сокрушить ромеев их же оружием. Подобное случилось в XIV в. с сербским правителем из рода Неманичей Стефаном Душаном, многие годы прожившим вместе со своим опальным отцом в Константинополе. Придя к власти, он повел враждебную по отношению к империи политику и был, в итоге, коронован 16 апреля 1346 г. как «василевс Сербии и Романии» (в сербском варианте – «царь сербов и греков»).
Культурное влияние Византии, как видим, не гарантировало дружественных отношений с народами и странами, принявшими ее систему ценностей и мировоззрение. Порой получалось, что чем более сильным было византийское влияние, тем более антивизантийской оказывалась в итоге политика подпавшей под него страны. Однако в одном империя ромеев в любом случае побеждала – ее византинизированные враги признавали образ жизни и мировоззрение, систему ценностей византийской цивилизации превосходящими по своему значению и привлекательности все остальные им известные.
Наглядные примеры в этом отношении можно легко найти и в отечественной истории. Следуя византийским имперским образцам, утверждали свою легитимность и право на символическое соперничество с византийскими императорами древнерусские князья Владимир Святой и Ярослав Мудрый. Строительство в Киеве Золотых ворот и храма Св. Софии было явным подражанием столице империи – Константинополю, а чеканка златников – монет, подражавших золотым номисмам Византии, и изображение киевского князя на фресках в образе ромейского василевса находились всего в полушаге от того, чтобы провозгласить русского князя «царем русов и греков».
Пожалуй, лишь существенная, по меркам средневековья, географическая отдаленность Киева от Константинополя и отсутствие совместной границы помешали Киевской Руси встать в один ряд с Болгарским и Сербским царствами в их претензиях на присвоение византийской имперской идеи. С колоссальным опозданием, уже после падения Византии, появилась идея Москвы как Третьего Рима, преемника Рима Второго – Константинополя. Впрочем, гораздо раньше в роли не наследника, а соперника Константинополя выступил Киев, фактически оспорив у столицы на Босфоре право называться Вторым Иерусалимом.
Апробированный метод поддержки гонимых претендентов на престол срабатывал даже по отношению к таким непримиримым врагам империи, как турки-османы. В удобный момент их легко можно было предъявить в качестве кандидата на освободившийся турецкий престол или использовать в качестве опасного соперника, оспаривающего законность власти. Василевсы старались удерживать таких ценных царственных гостей-заложников любой ценой, и весьма показательным является отказ Мануила II Палеолога выдать Мехмеду I его брата Мустафу, сбежавшего со свитой в Фессалонику. Осенью 1416 г. византийский император отправил турецкому султану послание, в котором было сказано: «Я, как ты хорошо знаешь, обещал, что буду отцом тебе, ты же – сыном мне. И если мы оба будем верны обещаниям – тут тебе и страх Божий, и соблюдение заповедей. Если же уклонимся от них – вот уже и отец окажется предателем сына и сын будет называться убийцей отца. Я-то сохраню клятвы, а вот ты не желаешь этого. Пусть карающий несправедливого Бог будет справедливым судьей. Относительно же беглецов нельзя ни говорить, ни ушами слышать о передаче их в твои руки, ибо не царское это дело, но тираническое».