Загадки истории. Византия

И конечно же отпрысков султанов все так же продолжали воспитывать при византийском дворе, всячески прививая им любовь к византийским культурным идеалам и преданность империи. Это вполне удавалось – например, младший сын Баязида I Юсуф даже был крещен под именем Димитрия. Когда султан Мурад II попытался упразднить эту практику, это вызвало жесткое противодействие византийской стороны, которая требовала отдать ей на воспитание младших детей почившего султана Мехмеда: «Если же он не отдаст и не пожелает следовать древнему закону, установленному предками, то у императора есть соперник, которого он поставит правителем Македонии, Херсонеса и всей Фракии, а затем – Азии и всего остального Востока». На это Мурад II, осознавая, видимо, последствия подпадания «детей мусульман» под византийское культурное влияние, отвечал: «Нехорошо и противоречит предписаниям пророка то, что дети мусульман воспитываются и обучаются у гяуров. Но если император хочет, пусть имеет нашу любовь и пусть остается в соответствии с прежними договорами другом и отцом этих сирот, за исключением того, что касается опекунства. С требованием же содержать у себя и воспитывать детей согласиться невозможно».

Активно использовали византийцы и метод создания на границах империи так называемых буферных государств, служивших заслонами от нападения извне. Вождям соседних варварских племен и народов жаловали высокие придворные титулы, включая их таким образом в иерархию чинов империи и символически привязывая к ней, даровали служившие символами делегируемой империей власти драгоценные знаки отличия – инсигнии: жезлы, золотые диадемы, дорогие одеяния. Так, в 885 г. император Василий I Македонянин (867–886 гг.) отправил королевскую корону князю Великой Армении Ашоту Багратуни, Константин IX Мономах (1042–1055 гг.) – королю Венгрии Эндре I, а Михаил VII Дука Парапинак (1071–1078 гг.) даровал диадему ромейской принцессе Синандине, жене венгерского короля Гезы I.

Это надежно связывало архонтов варваров (как их называли византийцы) с империей и лично с императором, власть которого, подкрепленную экономическим и военным могуществом ромейского государства, они уважали, потому что боялись. К тому же пожалование титулов и драгоценных даров преследовало цель не только привлечь правителей соседних стран на сторону Византии, но и породить между ними соперничество, втянуть их в борьбу за то, кто из них важнее и ближе для византийского василевса.

Следует попутно заметить, что таким образом империя способствовала процессу социальной дифференциации в позднепервобытных родовых варварских обществах на своих границах, ускоряла процессы создания государства, символически возвышая носителя имперского титула и владельца присланных из Константинополя знаков отличия не только над рядовыми общинниками, но и над другими вождями. Тем более, что варвары, в отличие от византийцев, получали титулы с правом передачи их по наследству, что также в немалой степени способствовало закреплению власти за одним правящим родом.

Дружественные Византии варвары были лучшей защитой от нападения, чем естественные преграды, и даже кое в чем лучшими, чем собственные войска. Защищая себя от нападения извне, они одновременно оберегали империю, которая была готова выражать глубокую обеспокоенность происходящим, заверять обороняющихся в своей непреходящей дружбе, делиться разведданными, даже финансировать и поставлять им летальное оружие оборонительного действия (устаревших образцов) и военспецов. Бросать же в бой собственных солдат Византия не спешила – они были нужны для защиты ее собственной территории.

Превосходный образчик рассуждений на эту тему, восхваляющих Мануила І Комнина (1143–1180 гг.), оставил Евстафий Солунский: «Язык не может назвать народа, которым бы он не воспользовался к нашей выгоде. Одни поселены в нашей земле на правах колонистов, другие же, воспользовавшись милостивыми пожалованиями, обильно расточаемыми царской щедростью, вступили на службу государству из-за жалованья и стали считать чужую землю своим отечеством, ибо нашли в ней свое счастие. Он перевел в ромейское государство, ради защиты его, множество военных людей из среды закоренелых наших врагов, привил к их дикости нашу мягкость и образовал такой годный плод, который мог бы произрасти разве в Божьем саду. Разумею здесь не только арабов, печенегов, угров, живущие за Дунаем народы, но и северные племена и обитателей приморских стран, которые попались на царскую удочку. Все они усиливают собой число наших городских обитателей».