Вечером того же дня восставшие явились к резиденции эпарха города – преторию – и стали требовать убрать стражу от церкви Св. Лаврентия. Не дождавшись ответа, они перебили охранявших преторий солдат, освободили содержавшихся в его темнице заключенных, а сам преторий подожгли: «Тогда-то, – отметил Прокопий Кесарийский, – городские власти Византия кого-то из мятежников приговорили к смерти. Объединившись и договорившись друг с другом, члены обеих партий захватили тех, кого вели [на казнь], и тут же, ворвавшись в тюрьму, освободили всех заключенных там за мятеж или иное преступление. Лица же, находившиеся на службе у городских властей, были убиты…»
Всю ночь после этого народ громил и поджигал государственные учреждения и частные дома богатых чиновников. «Город был подожжен, словно он находился в руках неприятелей». Центральные кварталы были охвачены пожаром, в котором погибли многие великолепные здания, а Меса выгорела от императорского дворца до форума Константина. Иоанн Лид так описывает ужасающую картину сожженной столицы: «Город представлял собой груду чернеющих развалин, как на Липари или около Везувия; он был наполнен дымом и золою; всюду распространившийся запах гари делал его необитаемым, и весь вид его внушал зрителю ужас, смешанный с жалостью».
На утро следующего дня, 14 января, император попытался организовать проведение ристаний, видимо, для того, чтобы отвлечь бунтующий народ зрелищами. Это, однако, не удалось, поскольку разгневанные димоты, в момент когда было вывешено знамя, сообщавшее о начале игр, подожгли часть ипподрома и не пожелали занимать трибуны. Они собрались на Августионе, митингуя в опасной близости от Большого императорского дворца. В такой ситуации открытого игнорирования воли императора и, более того, угрозы безопасности дворцу Юстиниан вынужден был наконец-то попытаться выяснить, чем вызваны волнения. С этой целью он отправил к бунтарям сенаторов Мунда, Константина и Василида. В ответ на их вопрос, чем вызвано выступление народа, из толпы прозвучали требования отставки наиболее одиозных представителей правительства – префекта претория Востока Иоанна Каппадокийца, эпарха города Евдемона и квестора Трибониана. «До тех пор, пока народ был занят спорами партий, не было и речи о преступлениях этих мужей против государства. Но теперь, когда народ соединился и поднял мятеж, во всем городе стали слышны проклятия против них», – писал об этом Прокопий Кесарийский. При этом партийная принадлежность чиновников уже не играла никакой роли, и восставшим было совершенно неважно, что Трибониан и Евдемон были венетами, а Иоанн Каппадокиец – прасином.
Требования мятежников были незамедлительно выполнены, Иоанна Кападокийского заменили патрикием Фокой, Трибониана – патрикием Василидом, а Евдемона – сенатором Трифоном. Однако этого восставшим прасиновенетам было уже недостаточно, и они потребовали свержения самого Юстиниана. Взамен они хотели короновать Ипатия, патрона венетов и племянника императора Анастасия. Однако тот вместе с братом Помпеем находился во дворце вместе с укрепившимся там Юстинианом.
Император попытался подавить восстание силой. Против мятежников был брошен трехтысячный отряд варваров готов и герулов под командованием полководца Велисария. Остановить бойню попытались священники, которые со священными книгами и иконами хотели встать между сражавшимися и удержать их от кровопролития. Это, впрочем, не удалось, поскольку варвары абсолютно проигнорировали вынесенные святыни и продолжили рубить и восставших, и священников, и сами реликвии. Димоты, возмущенные столь кощунственным отношением к святыням, бросились в бой с невиданным ожесточением, в завязавшейся битве приняли участие даже женщины и дети, которые из окон и крыш домов бросали в солдат камни, черепицу, посуду и все, что попадало под руку. Варвары были опрокинуты и под градом камней были вынуждены отступить во дворец.
15 января, в четверг, восставшие определились с новой кандидатурой нового императора – им они хотели видеть патрикия Прова, племянника императора Анастасия І. С криками: «Прова – василевсом ромеев!» димоты двинулись к его дому, находившемуся неподалеку от гавани Юлиана, и потребовали оружие. Пров, однако, отнюдь не стремился становиться узурпатором и скрылся. Не получив ни царя, ни оружия, возмущенная толпа сожгла дом патрикия. «И бросил [народ] огонь в дом Прова, и обрушился дом», – сообщает нам об этом хронист Феофан.