Загадочный Петербург. Призраки великого города

Я безусловно повиновался, чувствуя, что нахожусь под влиянием неотразимой силы. Тогда он продиктовал мне все, что должно случиться в течение моей жизни, и кончил днем моей смерти. С последним словом он исчез, но как и куда – не знаю. Прошло несколько минут, прежде чем я опомнился; первой мыслью моей было, что надо мной подшутили. Я вскочил с места и бросился в первую комнату, миновать которую не мог незнакомец. Там я увидел, что писарь сидит и пишет при свете сального огарка, а денщик спит на полу, у самой входной двери, которая оказалась запертой на ключ. На вопрос мой: “Кто сейчас вышел отсюда?” – удивленный писарь ответил, что никто не проходил.

– До сих пор я никому не рассказывал об этом, – заключил Алексей Петрович, – зная наперед, что одни подумают, что я выдумал это, а другие сочтут меня за человека, подверженного галлюцинациям, но для меня это факт, не подлежащий сомнению, видимым и осязательным доказательством которого служит вот эта бумага. Теперь, надеюсь, ты не усомнишься в том, что мы еще раз увидимся.

Действительно, через год после того мы опять увиделись. После смерти его я отыскал в его бумагах таинственную рукопись и видел из нее, что Алексей Петрович Ермолов скончался в тот самый день и даже час, как ему было предсказано лет за пятьдесят».

Интересно, что Ермолов продемонстрировал классическую реакцию, свойственную очень многим свидетелям подобного в разные времена и в разных странах. Хотя гость в дверь не выходит, словно растаяв в воздухе, человек еще какое-то время старательно привязывает себя к реальности, полагает, что имеет дело с розыгрышем, бросается искать шутника – и лишь потом окончательно убеждается, что имел дело с необычайным…

Случай с Ермоловым во многом напоминает рассказанную уже историю князя Вяземского – разве что к Ермолову явился, так сказать, посторонний призрак, а Вяземский видел своего двойника-доппельгангера. Поневоле закрадывается подозрение, что и доппельгангер написал что-то о будущем князя – просто нет других оснований, по которым Вяземский скрывал бы эту бумагу от всех, завещав положить ее после смерти в его гроб…

Лично мне было бы жутковато жить, случись такая встреча, что выпала Ермолову: с одной стороны, обещана долгая жизнь, с другой – не только день и час смерти назван, но и расписаны наперед все главные события в жизни, все достижения. От самого человека словно бы ничего уже не зависит, он становится щепкой, покорно плывущей по течению… Случай с Ермоловым еще и напоминает другую приключившуюся с Пушкиным историю, о которой вспоминали современники.

«Однажды Пушкин сидел и беседовал с графом Ланским, причем оба подвергали религию самым едким и колким насмешкам. Вдруг к ним в комнату вошел молодой человек, которого Пушкин принял за знакомого Ланского, а Ланской – за знакомого Пушкина. Подсев к ним, он начал с ними разговаривать, причем мгновенно обезоружил их своими доводами в пользу религии. Они не знали даже что сказать и, как пристыженные дети, молчали. Наконец объявили гостю, что совершенно изменили свои мнения. Тогда он встал и, простившись с ними, вышел. Некоторое время собеседники не могли опомниться и молчали, когда же заговорили, то выяснилось, что ни тот ни другой незнакомца не знают. Тогда позвали многочисленную прислугу, и те заявили, что никто в комнату не входил. Пушкин и Ланской не могли не признать в приходе своего гостя чего-то сверхъестественного, тем более что он при первом же появлении внушил к себе какой-то страх, обезоруживший их возражения. С этого времени оба они были гораздо осторожнее в своих суждениях относительно религии».

В самом деле, Пушкин потом, оставив прежнее вольнодумство, писал стихи, проникнутые неподдельным христианским чувством. Один из тех случаев, когда В. А. Жуковский говорил: «Есть в самом событии что-то необычайное, естественному порядку не подлежащее».

Однажды с Пушкиным произошло нечто среднее меж предсказанием и неким озарением. Наталья Николаевна вспоминала, что за несколько месяцев до смерти Пушкин стоял рядом с ней перед большим зеркалом и вдруг воскликнул:

– Я ясно вижу тебя, и рядом – так близко! – стоит мужчина, военный… Но не он, не он! (т. е. не Дантес. – А. Б.

). Этого я не знаю, никогда не встречал. Средних лет, генерал, темноволосый, черты неправильные, но недурен, стройный, в свитской форме. С какой любовью он на тебя глядит. Да кто же это может быть?

Пушкин так никогда и не узнал, что это описание как две капли воды подходило к Петру Петровичу Ланскому, второму мужу Натальи Николаевны. В то время он был еще полковником, но через несколько лет получил генеральские эполеты и был зачислен в свиту Его Величества…

Второй случай, когда предсказателем выступил сам Пушкин (и вновь имело место нечто вроде озарения), я расскажу чуть позже, когда он будет больше на своем месте.

О предсказаниях судьбы Николаю I ничего в точности не известно. Видимо, знатоки этого ремесла откровенно опасались – Николай был человеком суровым и вряд ли одобрил бы попытки что-то ему предсказать…