Читаем Закон семьи полностью

Закон семьи

– Я же говорю: лишь до тех пор, пока они не усвоят язык, – рассуждал Эзра Рубин. – Пока многие из нас, несмотря ни на что, продолжают думать, что переехали в благословенную страну. Однако нам не следует заблуждаться. Скоро наступит время для новой диаспоры. Вы не слышите, как машут крыльями в воздухе хищные птицы, не слышите, как точат сабли немцы?

Хульде сделалось смешно:

– Вы рассуждаете, как мой друг Берт. Умный человек, но ему везде мерещатся призраки. Он постоянно пророчит беду, говорит, что богачи скоро устроят диктатуру.

– Каждому умному мужчине, да и каждой женщине, следует не прогонять такие мысли, а понимать их как предупреждение, – не сдавался Эзра Рубин. – Прислушайтесь к своему другу. Вот ведь в чем дело, дорогая фройляйн Гольд, – он приблизил свое лицо к лицу Хульды, – как только националисты придут к власти, никто вас больше не станет спрашивать, хотите ли вы быть еврейкой. В их глазах вы будете ею.

Снова наступила неловкая тишина. Младенец чмокал во сне, его нежные щечки розовели. Хульда смотрела на него, задумавшись.

– Что означают эти слова на иврите в песне? – нарушила она тишину.

Раввин уже отошел, но терпкий аромат шафрана и табака, исходящий от его белой рубашки, висел в воздухе.

– «Ине ма тов у-ма наим шевет ахим гам яхад», – повторил Эзра короткий текст. И тут же перевел: – «Как хорошо и приятно сидеть вместе в кругу братьев». В тексте говорится об общине, понимаете? Там мы в надежных руках, среди своих, неизменно, день за днем.

– Красиво, – согласилась Хульда, растрогавшись.

– Да. – Эзра Рубин задумчиво посмотрел в темноту за окном. – Нам всем необходима сплоченность. Сплоченность и обязательства – это ключ к счастью. Ибо вне общины господствует одиночество, хаос, смерть.

К горлу Хульды подступил комок.

– Не каждому хочется жить в таком тесном общинном союзе, – тихо произнесла она. – Некоторых это ущемляет. А что делать с теми, кто стоит за дверью, просто так, потому что им не позволено быть частью этого? Почему их не впускают?

– У каждой общины свои правила, – ответил он. – Без них ничего не работает. Здесь, на улице Гренадеров, я отвечаю в том числе за соблюдение наших законов.

В голосе раввина вдруг появились стальные нотки, приятная мягкость исчезла. Он перестал укачивать малыша, который теперь засунул в рот кулачок и принялся жадно его посасывать.

– Ребенок голодный, ему нужна мать, – сказала Хульда, протянув руки. – Разрешите.

Казалось, раввин заколебался, как будто не хотел отдавать младенца. Наконец он протянул ей сверток. При этом рука Эзры коснулась Хульдиной, заставив ее чуть отпрянуть.

Взяв ребенка на руки, акушерка быстро протянула мизинец к ищущему детскому ротику, предотвращая плач. Не произнеся больше ни слова, она удалилась с ним из кухни и направилась в сторону чулана.

– Мир с вами, фройляйн Хульда, – уже в коридоре услышала она у себя за спиной голос раввина.

Ничего не ответив и бесшумно войдя в чулан, в свете слабо мерцающего светильника она увидела, что Тамар крепко спит.

Хульда с ребенком на руках уселась на пол. Новоиспеченную мать придется будить, хотя несколько минут сна Хульда могла ей позволить. Она осторожно укачивала пока еще безымянного мальчика, не успевшего повидать свою мать. «Как теплая буханка хлеба», – подумала Хульда.

И заметила небольшую родинку на его виске прямо над левым ухом – темную, яркую, похожую на сердечко. Что сулит такая родинка? Может быть, счастье? Сегодня этот маленький человек начинает длинное путешествие во времени. Что ему придется пережить, какие радости его ожидают? Никто не знает.

Это благословение, подумала Хульда, вспомнив слова раввина о том, что судьба каждого человека предначертана – она записана на скрижалях жизни. Но сама Хульда была уверена в другом: каждый человек сам устраивает свое бытие.

Она оперлась спиной о стену и почувствовала, как ушло напряжение, а по уставшему телу разлилась тяжелая приятная слабость. В бедной квартире Ротманов было тепло, тихо. Младенец, посапывая, спал, и Хульда задремала. Правда, совсем ненадолго – мелодия, которую Эзра Рубин недавно пел на кухне, не давала ей покоя.

Что-то в этом молодом раввине ее беспокоило. Несмотря на улыбающиеся глаза, от него исходил холод, который ее пугал и одновременно вызывал желание узнать, чем он обусловлен.