Залив белого призрака

— Так и наступят времена, когда мужей заменят собачки, собачек — электронные мини-роботы, которых не надо кормить и выгуливать два раза в сутки. Дети куда-то уедут, как Вовка к бабушке… Кому ты будешь нужен, мопс? А кому буду нужен я? Тебя — на консервы, меня — копать всемирную канализацию или лететь на Луну за юбкой для жены! Веер летающий ей между но… Гг-ыы… Пусть летит наша Мусенька! Кстати, а чем мы её заменим, Гуль? Тише-тише, мохнатый, не радуйся, она может услышать и вернётся! А ты так обрадовался, сссоба-ка. Хе-хе-хе!

В этот момент он услышал совершенно отчетливо, как из трубы водопровода:

— Индустрий! Ты меня не забыл? Ты помнишь, когда мы встретились? Это я — твой Финк. Ты помнишь, как ты разглядел меня на ветке тёплого дереве и посадил к себе на ладонь? Нам было хорошо тогда, помнишь? Я лечу к тебе…

Гуль и работа

Индустрий представил летящего в небе Финка. Робот был одинокий и маленький. Индустрию Львовичу хотелось ему помочь, но надо было вставать и идти на работу. Он жестикулировал и объяснял мопсу:

— Работу, Гуль, придумали «демократы» из Древней Греции. Они придумали «власть слов». Слова стали выгодными, как хлеб. Не имеющих права говорить называли «рабами», рабов кормили хозяева. Я твой хозяин, я кормлю тебя, верный пёс! Потом демократы придумали слово «свобода». Свобода отменила обязанность кормить рабов, свобода заменила рабам хлеб. Не верь демократам и их словам, Гуль. Пока ты мой раб, ты ешь рядом со мной и можешь отказаться от вчерашней колбасы — я сам принесу тебе свеженькой. Потому что я люблю тебя, собака ты сладкая. Что смотришь? Не веришь? Тебя греет шерсть? Тебе нравятся мои пальцы, когда они гладят твои шею и уши? Товарищ и раб мой! Ты ловишь ладонь мою языком и шершаво облизываешь. Я вижу, как ты улыбаешься и тычешься носом в моё лицо, будто хочешь поймать поцелуй мой. Дурашка. Я тебя не оставлю. Ты — мой слушатель и народ. Слушай! Мне одно только дорого — детство. Детство, Гуль, это когда ты сидишь на высоком дереве, командуешь веткам и листьям: «Полете-а-ли!», и не боишься упасть. Представляешь, Гуль, мы — летим…

Говоря по совести, пёс, я был счастлив. Я был маленьким солнцем, от которого начинался день. От меня начиналось всё, что случалось вокруг и завтра. Бабушка улыбалась и лепила вареники. Папа — брился и подмигивал мне, глядя в зеркало. Мама пела. А я? Я был для них главным. Я был для них будущим, Гуль! Как картинка в машине времени. Как слова в телевизоре: «День обещает быть тёплым и солнечным…»

А потом, как в коробочке для аптечных весов, приоткрылись пузатые гирьки: «честность, взрослость, ответственность, выбор…». Я думал, что главное слово — «счастье», но такой гирьки не было. Я думал, что главное слово — «взрослый», а оказалось — «совесть». У собак есть совесть, Гуль? Нет? Поэтому вам легко — гирька не тянет.