Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве

Забвенья нету сладкого,Лишь горькое в груди, –Защиты жди от слабого,От сильного не жди.Такое время адово

На нынешней Руси –Проси не у богатого,У бедного проси…

Не правда ли, кажется, что написано сегодня? А не называется ли случайно подобное пророчеством? Какие уж там, в 1967-м, в сравнении с нашим-то временем, бедные и богатые!

А вот себя Инна Львовна считала богатой. У нее была та самая а-ля Экзюпери роскошь человеческого общения.

Однажды ее навсегда приняли в свой круг Арсений Тарковский, Аркадий Штейнберг, Мария Петровых ну и, конечно, Семен Липкин. Они близко дружили много счастливых, несмотря на внешние обстоятельства, лет.

И в какой-то момент в цыганской гриве Лиснянской стали появляться волосы явно из Серебряного века – ну, хотя бы потому что серебряные…

…В последний раз я видел Инну Львовну в Хайфе, в 2013-м, за год до ее ухода, в квартире дочери – с пальмой, врывающейся на балкон. Где она и умерла 12 марта, дожив до восьмидесяти пяти лет с небольшим. Из разговора помню главное: ее страстное желание приехать в Москву, в любимое Переделкино. Но перелета она бы уже не выдержала.

Потом ее сюда привезут хоронить. Рядом с любимым Семеном Израилевичем Липкиным…

Смотритель Вавилонской башни: О Вячеславе Вс. Иванове

Мне повезло быть его соседом по переделкинской даче.

Каждый день летом он гулял с палочкой по самой короткой улице городка писателей – улице Павленко, названной так в честь провокатора, доносчика и четырежды лауреата Сталинской премии Петра Павленко.

Шел мимо дачи Пастернака, ставшей Домом-музеем поэта, мимо дачи Константина Федина – последние годы здесь жили Андрей Вознесенский с Зоей Богуславской, доходил до дачи, первым жильцом которой был Ираклий Андроников, и возвращался обратно. Всех этих людей он хорошо знал, а с Пастернаком дружил, несмотря на существенную разницу в возрасте.

Часто, возвращаясь с работы, я его догонял. И начинался разговор – о чем угодно: об истории и литературе, о семиотике и антропологии, о генетике и кибернетике, о Сталине и Горбачеве, Ельцине и Путине, о политике и вариантах будущего…

Во всех этих и не только этих сферах уровень знания и понимания Вячеслава Всеволодовича Иванова был чрезвычайно глубоким. И я прекрасно понимаю, как и почему еще совсем юным он стал любимым собеседником Пастернака. Такое ощущение, что Иванов был энциклопедистом с детства. Это, кстати, о пользе домашнего образования. Его Вячеслав Всеволодович – прозванный родителями Комой – получил прежде всего именно от своих родителей: писателя Всеволода Ива

нова и актрисы Мейерхольдовского театра, переводчицы и мемуаристки Тамары Кашириной (Ивановой). Конечно, с родителями повезло. А еще, как ни дико это звучит, повезло… с тяжелой болезнью, из-за которой маленький Кома стал одним из первых насельников Переделкина – лежать надо было на свежем воздухе – и не мог гонять мяч и собак, а вместо этих любимых мальчишеских занятий читал книжки.

В результате научился читать их так быстро, что толстые тома осваивал за час-два до уровня точного цитирования целых абзацев. И медленное чтение он тоже освоил – для всерьез художественных текстов и стихов.

Кстати, из-за того что про эти особенности Комы писатели быстро узнали, чуть не произошел конфуз. Вениамин Каверин принес ему увесистую рукопись своего нового произведения, чтобы узнать мнение, и вскоре встретил Кому на прогулке. Прошло чуть больше часа, но Кома уже успел все прочитать и хотел высказать Каверину свои соображения. Но вовремя остановился.

Это было уже в то время, когда Вячеслав Всеволодович стал ходить… А до этого лежал привязанным к кровати на террасе, через которую проходили все многочисленные гости отца. Так он с ними и познакомился, а с некоторыми и подружился. Не без пользы для них.

Вот что рассказывал сам Кома: