Запас прочности

На мостик кинулся командир. Вслед за ним побежал Лошкарев. Прежде чем подняться по трапу, он, узнав, что я только что спустился с мостика, спросил:

— На кого мы напоролись?

— Ничего не было видно. Может, на катер дозорный?

Лев Александрович недоверчиво мотнул головой.

— Чтобы так накренить лодку, какого водоизмещения должен быть катер? Вы помните, еще до войны «С-101» случайно налетела на финскую лайбу, груженную солью. Она была водоизмещением в пятьсот тонн. Никакого крена не было. А щепки даже на мостике были.

— Может быть, щепки есть и у нас на палубе?

— Сейчас проверим.

Лошкарев поднялся на мостик.

В центральный пост вбежал мой помощник Виктор Сорокин:

— В кормовых отсеках все в порядке. Боюсь, винты пострадали. Особенно левый винт подвывать начал. Что это было? Как вы считаете?

— Не знаю.

С мостика спустился капитан-лейтенант Лошкарев. Сказал, что проверили всю верхнюю палубу. Нигде ничего не нашли.

— Надо вернуться и пошарить прожектором, может быть, подберем кого-нибудь. Тогда станет ясно, кого мы потопили, — предлагаю я.

— Ну нет! Так мы до того досветимся, что кто-нибудь нас самих возьмет на таран.

— Мне что-то кажется, что это была подводная лодка…

— Может быть.

Обеспокоенный командир, спустившись с мостика, прекратил этот разговор:

— Незачем гадать. Результаты у нас и так не плохи. Не будем приписывать себе еще эту не существующую лодку.

Но об этом разговоре я снова вспомнил спустя много лет. Мне попал в руки список немецких подводных лодок, погибших на Балтике. Среди них значилась «У-272»; она утонула от столкновения в ноябре 1942 года, возможно, именно в ту ночь, когда мы испытали удар, в результате которого у нас было вырвано полтора метра кованого форштевня.

Антенные мины

8 ноября мы пересекли северную кромку нашей последней боевой позиции и полным ходом устремились к маяку Ристна, так как командир предполагал, что в штормовую погоду фашисты его включат для своих кораблей.

Качка была зверская. Как-то огромная волна закрыла всю кормовую надстройку, дизель, хлебнув воды в два цилиндра, стал как вкопанный. Два часа потребовалось мотористам старшины 1-й статьи П. Е. Догонова, прежде чем они смогли его снова пустить.

Свирепые северные ветры принесли с собой холод. Дождевые завесы вдруг сменились снежными зарядами.

Внутри подводной лодки тоже не прекращается дождь: влага, оседая на подволоке, падает на нас крупными холодными каплями. Постели отсырели. Шерстяные одеяла больше не греют.

— Папанинцам было в десять раз легче, — жалуется Лошкарев, натягивая шапку-ушанку и надевая капковый бушлат, прежде чем лечь в постель.

Электрогрелки, включенные в первом и седьмом отсеках — самых холодных, — мало помогают, и матросы буквально дрожат, К тому же и паек наш стал совсем скудным. Продукты подошли к концу. Крупа и сахар у нас отсутствуют еще с 20 сентября, после бомбежки у Гогланда, когда все наши запасы оказались в воде. А известно, что голодный человек сильнее мерзнет.

Приказываю в концевые отсеки отдать все грелки. Во втором и четвертом отсеках еще более или менее терпимо: их подогревают аккумуляторные батареи и приборы, сжигающие выделяющийся из аккумуляторов водород.

Самым уютным теперь считается у нас шестой — электромоторный отсек. Раньше отсюда все бежали — жара. А сейчас здесь толпятся все свободные от вахт. Это единственный отсек, в котором не каплет с потолка.

А в центральном посту появилась знаменитая «шуба английского короля». Так назвали пристегивающуюся цигейковую подкладку реглана капитан-лейтенанта М. И. Булгакова, который отстегнул ее потому, что реглан не налезал поверх капкового бушлата. В этой меховой подкладке было очень тепло, а на сатиновом черном верхе водяные капли в ярком освещении центрального поста сверкали брильянтами.

— В такой шикарной шубе даже английский король никогда в жизни не ходил! — сказал Михаил Иванович Булгаков, отдавая это сокровище в общее пользование вахтенным офицерам.

«Шуба английского короля» передавалась с вахты на вахту, и временному ее обладателю завидовали все.

Подошли к маяку Ристна. Напрасно мы ждали, что он зажжется. Проболтавшись в его районе целый час, решили пойти к маяку Тохкуна. Определиться же нам было необходимо.

Поднимаюсь на мостик. Волны с рокотом обрушиваются на ограждение рубки, обдавая леденящими брызгами всех, кто находится на мостике. Изредка из черных облаков вырывается луна. Тогда совсем страшно смотреть на море: все кипит и пенится.

— Слева сто сорок — подводная лодка противника, — срывающимся от ветра голосом доложил сигнальщик.

Луна осветила черный низкий силуэт. Лодка разошлась с нами на контркурсах. Она меньше нашей, и болтает ее еще сильнее, чем нас.

— В такую волну ни она нам, ни мы ей ничего сделать не сможем, — спокойно говорит Василий Андрианович.