Записки. 1793–1831

К сему внутреннему расположению умов должно присовокупить и натиск внешних отношений двора нашего с прочими европейскими государствами. Император был быстр в переходе от одного убеждения к другому. Проникнутый духом истинно рыцарским, смотрел он с негодованием на буйную Французскую революцию и вдруг, исполненный удивления к тому человеку, который под скромным титулом первого консула взял сильной рукою бразды правления во Франции, он явно перешел на его сторону и возненавидел Англию и Австрию. Наполеон мастерски воспользовался сим расположением императора. После Австро-Английской войны оставалось во Франции шесть тысяч пленных русских. Наполеон написал (графу Никите Петровичу) Панину, что он предлагал Англии и Австрии размен русских пленных, которые проливали кровь свою на пользу этих государств, но они не приняли его предложения. Поэтому решился он этих пленных одеть, снабдить оружием и с их офицерами, знаменами и прочим отпустить без выкупа в Россию, не желая продолжать плена этих храбрых и сим поступком желая засвидетельствовать перед целым светом то почтение к российским воинам, которым французы преисполнены, узнав их воинские доблести на поле брани. Это натурально возвысило уважение Павла к Наполеону, и уже император публично отдавал ему полную справедливость; приказал подать себе рюмку малаги и выпил за здоровье Наполеона; потом приказал принесть карту Европы, разложил ее на столе, согнул надвое, провел по лбу рукою и сказал:

— Только так мы можем быть друзьями!

Наполеон пошел далее, он схватил удачно характеристическую черту Павла, который был истинный рыцарь. Он предложил ему остров Мальту, с желанием, чтобы Павел объявил себя гроссмейстером ордена. Наполеон знал, что англичане не уступят Мальты и что Павел, раздраженный их поступком, непременно объявит им войну, что действительно и случилось.

Еще в 1780 году Екатерина, во время Американской войны, составила северный нейтралитет. В 1800 году Павел, по примеру ее, учредил подобный же нейтралитет с Данией, Швецией и прочими, чтобы положить преграды насилиям английских крейсеров. Павел, узнав о появлении английского флота перед Копенгагеном, приказал наложить секвестр на все имения англичан в России. Англия почла это объявлением войны, и флот ее угрожал Кронштадту и самому Петербургу. Этим воспользовалась наша аристократическая партия, в недрах которой составили неистовый план свергнуть императора Павла с престола. Петербург наполнили страхом близкого появления англичан, бомбардирования Кронштадта и предрекали Петербургу неминуемую гибель, чтобы этим приготовить публику, и без того уже недовольную…

…Павла более нет. Рассматривая в подробности его характер и те внешние обстоятельства, которые имели сильное на него влияние, нельзя не пожалеть об этом несчастном императоре. С величайшими познаниями, строгой справедливостию, убыл он рыцарем времен прошедших. Доказательством тому служить может великодушно данный им приют Бурбонам, гонимым отвсюду, и бескорыстное желание освободить Европу от хищения революции. Он призвал к союзу европейских государей и туркам предложил помощь и дружбу. Суворов восстановил в Италии все то, что было завоевано и ниспровергнуто Наполеоном, и, невзирая на эти рыцарские подвиги, четырехлетнее, кратковременное его царствование неимоверно потрясло Россию, — и какая странность! Он хотел сильнее укоренить самодержавие, но поступками своими подкапывался под оное. Отправляя в первом гневе в одной и той же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ слишком рано, что различие сословий ничтожно. Это был чистый подкоп, ибо без этого различия самодержавие удержаться не может. Он нам дан был или слишком рано, или слишком поздно. Если бы он наследовал престол после Ивана Васильевича Грозного, мы благословляли бы его царствование. Но он явился после Екатерины, после века снисходительности, милосердия, счастия и получил титул тирана. Он сделался жертвою горячности своего характера…

В заключение повествования о императоре Павле должен я прибавить еще один анекдот, чтобы выказать то понятие, которое государь имел о своем самодержавии. Он спросил однажды у французского посланника:

— Оù аvеz-vоus diné hiеr, М-r l’Аmbаssаdеur?

— J’аi diné, Vоtrе Majesté, chez lе Рriпсе Коurаkinе (Александр Борисович). С’еst véritablетепt un grand Sеignоur.

— Sасhеz, М-r l’Аmbаssаdеur, — отвечал Павел, — qu’il n’у а dе grand Sеignоur que сеlui аu quel je parle et pendant que je lui parle[91].

Опустим занавес, да сокроится от наших глаз (и перейдем) к событиям более утешительным.

На престоле Российском Александр Благословенный.

Александр I

I