Игра в шахматы или в карты успокаивала, отвлекала, укорачивала давящую монотонность, не давала погрузиться в мрачные мысли о будущем. Придумали мы и другие развлечения. Морис до сих пор вспоминает наш дружный коллектив, как у нас все делилось по-братски, как мы успокаивали свои нервы. Он тоже перенял наши привычки.
Анри Менье уже знал о всех, кто был арестован. По длинной цепи морзянки он передал мне, что «вычислил» виновника: только этому человеку были известны некоторые факты, о которых знало гестапо. Им, по мнению Анри, был Константин де ля Люби. Лишь он один не был в числе арестованных, и о нем гестапо никого не допрашивало. Известие об этом было мной передано на волю. Недели через две пришло сообщение: «Просьба передать Анри: Константин больше не существует. Гастон». (Опять «Гастон»! Не тот ли, с кем общался Мишель Зернен?) Но как гестапо узнало об Анже, об Иве? Мы уже знали, что и они были во Фрэне, — это было одним из последних сообщений Энрико. Мы знали, что их зверски пытают, допрашивают о «Поповиче», о Зернене. Об их нахождении в тюрьме было передано подпольщикам на волю, и они оба стали получать передачи. Не думаю, что их слали родственники. Скорей всего — из фондов подполья. На мои вопросы Менье передал: именно Константину было поручено привезти от Ива план обороны Нанта. Если Константин был предателем, то зачем он передал этот документ фотографу? Да и он ли его передал?.. Вопросы, предположения… Когда я сейчас размышлял об этом, изучая третий том книги историка-исследователя Анри Ногера «История Сопротивления во Франции», я, по-моему, нашел подобие ответа: Ногер упоминает, что в одной из обыденных облав на станции метро Шардон-Лагаш был арестован связной «ОСМ». При нем обнаружили карты, шифровки, списки, которые он вез сдать в архив организации на рю Шардон-Лагаш. Стоп! Именно на этой улице, в доме № 61, я встречался с Менье и де ля Люби. Думал тогда, что это — квартира последнего. А может, это и было местом, где хранился архив? Но тогда в голове не укладывается: как можно приводить туда посторонних? Нет, что-то не так! Впрочем, не мне, несведущей пешке, разбираться во всей этой запутанной истории… А в списках связного мог быть указан и мой адрес — «новичка Качурина». Анри Ногер упоминает далее, что связной «под пытками заговорил». Видимо, остались какие-то гестаповские архивы во Франции, покопаться бы в них — и все стало бы ясным! Какова роль Константина, виновен ли? Об этом история пока молчит. Мне, простому бойцу, неизвестны тайны командиров-офицеров «Армии теней», как прозвали подполье во Франции…
По утрам чаще стали хлопать кормушки, раздаваться вызовы: «Цур Фернемунг!» (На допрос). В нижних этажах стучали двери, слышались скрежещущие звуки кандалов, позвякивали наручники… Это началось в октябре. Естественно, наша тайная связь не могла остаться безучастной, и мы узнали, что арестована большая подпольная группа «МОИ» (рабочих-иммигрантов), во главе с армянином Миссаком Манушяном. То была поистине интернациональная организация: поляки, венгры, испанцы, итальянцы, румыны, посвятившие себя борьбе с общим врагом — нацистами. Среди них не было радистов, и все наши попытки связаться с ними, узнать о подробностях, остались тщетными.
В ноябре слева и справа в нашу камеру застучали сигналы радости. Были у нас и такие! Передали: «Союзники предъявили ультиматум Берлину: за одного нашего — десять ваших!» Имелся в виду расстрел. И перед отбоем из многих окон запели гимны, кричали «Гип-гип-ура!». Это было самое великое воодушевление в тюрьме за время моего там пребывания. Был ли такой ультиматум на самом деле, какого числа — точно сказать не могу. Но именно с этого дня тюрьма как бы замерла в тревожном и в то же время радостном ожидании. Все были уверены, что теперь-то расстрелов больше не будет. Лишь на двух нижних этажах по-прежнему часто скрежетали кандалы. Но ведь то — «террористы»! А к ним, видимо, ультиматум не относился.
В этом же месяце отстукана и другая, радостная для нашей группы, весть: при бомбардировке Нанта уничтожены все объекты ПВО. Там теперь широко открылись ворота для армад РАФ. Мы исполнились гордостью — ведь это наша группа занималась составлением плана-схемы расположения зенитных батарей. Конечно, наряду с нами, работали и группы «Когор». Только теперь мы ощутили результаты нашей работы. Одновременно стало жаль красивого старинного города.
Уже два месяца, как из нашей камеры не дергают на допросы. Действует ультиматум? Но мы готовы к худшему: вот-вот откроется кормушка, протянут бритвенный прибор и скажут: «Цум трибунал!» А это — конец! Как-то перестало вериться в реальность ультиматума. А вдруг освободят? А вдруг откроют Второй фронт? А вдруг? Вдруг просто «вдруг»?!.. Тяжелы вы, ожидания чего-то страшного! Тяжела ты, неизвестность при отсутствии всякой возможности что-либо предпринять! Куча предположений вихрем проносится в голове… И вот «вдруг» случилось: меня вызывают на допрос! Все сгораем от любопытства…