Записки бойца Армии теней

Марсель состоял после «Бэ-Жи» в группе «МОИ» Манушя-на и, как почти все ее члены, был арестован. Следствие шло к концу, вскоре ожидался суд. По мнению Марселя, суд готовили гласный. Очевидно, поэтому гестапо и перевело членов группы, подвергшихся неимоверным пыткам, в камеры получше — на наш этаж «люкс». Пусть, мол, там зарубцуются страшные следы! Как потом оказалось, Марсель был прав: оккупанты решили представить публике «звериное лицо террористов и преступников, агентов Москвы и Лондона, именовавших себя офицерами Армии Освобождения, на самом же деле являвшимися не более как гнусными убийцами». С этой целью, еще перед судом, повсюду были расклеены «афиш руж» (красные афиши) с пирамидой из фотографий участников, со снимками диверсий, трупов с пулевыми ранениями… Под каждым портретом — имя и фамилия, национальность, с обязательным добавлением «красный» или «жид», и перечнем актов, совершенных данным лицом[46].

* * *

Теперь, после ухода Ноэля, старожилом в камере остался Шарль д’Орлеан. Вспоминая о нем, невольно задумываешься о его личности. С ним я был дольше всего, а вот сколько-нибудь стоящих воспоминаний не осталось. Будто он вовсе и не существовал. В памяти лишь одно: какое-то расплывчатое пятно с маленьким лицом и со вздорной претензией на трон. И еще… знаменитая фамилия, плюс «виконт». Если бы не она, я бы и вовсе забыл, что существовал среди нас некий «бурсье», как забыл и о других, пробывших в нашей камере очень краткое время. Плохо, когда от человека в памяти задерживается лишь его фамилия, а то и вообще ничего! Итак, нас теперь четверо. Кому очередь выпорхнуть из нашей клетки в неизвестность?

Очередь пришла Морису. Это был четверг: мы все ждали его передачи, послания с воли. С раннего утра захлопали двери, топот. Когда Мориса увели, шум переместился в подвальный этаж и там стих. Интересно: вручат ли ему посылку? Я заторопился: необходимо сообщить о выбытии товарища — пусть об этом сообщат родным — до моей передачи, когда об этом полетит туда весточка еще целая неделя! Этот новый радист-трещотка меня понимал хорошо, но мне трудно было разбирать его пулеметные очереди. Сообщил ему адрес Морисовой мачехи, получил от него «ОК». Как позже выяснилось, она своевременно узнала о выбытии его из тюрьмы, узнала, где искать, и нашла.

Ровно через неделю, тоже в четверг и в день моей посылки, тот же топот. В кормушку рявкнули: «Качурин! Собрать вещи! Шнелль!» — и через несколько минут я стоял в подвале, в шеренге с другими, лицом к стене, с закинутыми на шею руками. На моих ногах было две пары носков (и те, которые я готовил к отправке с грязным бельем, с уже вштопанным в них шариком со сведением об убытии Мориса).

После переклички, нас поодиночке заперли в боксы, чтобы затем, часа через два, вызвать и каждому выдать отобранные у него вещи: документы, деньги, ножи, продовольственные карточки… Всё, согласно описи, сантим в сантим. Завидные честность и порядок! У меня в руках опять мой фальшивый паспорт — вот это уже явный беспорядок!

Сажают в грузовики, спереди и сзади колонны — грузовики с автоматчиками. Сообщают, что нас повезут в Германию на работу. Даже поздравляют с «благополучным освобождением»! Да-а, верь им! Но во многих затеплилась надежда: всё худшее позади, впереди — спокойная, пусть и подневольная, пусть даже и не по специальности, но работа, почти свобода!..

Сгружают в Компьени, километров в шестидесяти от Парижа. Огромный пересыльный лагерь тысяч на сто. И здесь встречаю… Мориса! Надо же! Он уже успел свидеться с мачехой. Та договорилась с комендантом: у него твердая цена за человека — один миллион франков. И она поехала за ним, за этим миллионом.

— Вернется, скажу, чтобы и за тебя внесла… — обрадовал Морис.

Я узнал, что и здесь умудряются связаться с волей — посредством записок вокруг камня, перебрасываемого через стену. С той стороны их подбирают и переправляют по указанным адресам. «Записка вокруг камня! Это же способ Поля Негло!»

* * *

Стоим в строю, рядом Морис. Выкликают фамилии по списку предназначенных к отправке «на работу в Германию». 1600 человек.

— …Глянцев Александр…

Нет, не ослышался: фамилию повторяют! Выхожу из строя.

— Куда же ты? — пытается удержать Морис: — Тебя же не выкликали!

— Вызвали. Я — Глянцев, а не Качурин.

— А моей фамилии — Морис Монте — нет? Морис подбегает к офицеру.

Тот пересматривает список:

— Есть. Вот она, но ее вычеркнули. Вы остаетесь здесь!

Сработал миллион! Счастливчик! Его выпустят на свободу! Откупился!

Перед тем как вызванных поместили в отдельный загон из колючей проволоки, Морис, прощаясь, протянул мне свой перочинный нож:

— Возьми! Мне он без надобности, раз выпустят. А тебе, кто знает, может пригодиться!

Мы обнялись по-братски — ведь отличный парень — и расстались[47].

* * *