Записки бойца Армии теней

В Бухенвальде во главе каждой национальности стояло свое руководство — «Центр». Во главе французов — полковник Фредерик-Анри Манэ, тот, который некогда помог Жану Мулену, будущему полномочному представителю генерала Де Голля на территории Франции, перебраться через Гибралтар в Лондон, снабдив его фальшивыми документами. В мае 1944 года этапом прибыл и разделил с Манэ руководство известный коммунист Марсель Поль. О нем я был наслышан: в 1902 году, в день национального праздника 14 июля (взятия Бастилии), он, трехдневным подкидышем, был найден на улице, воспитывался в крайне бедной крестьянской семье, затем определен в морское училище, где приобрел специальность электрика, стал активистом профсоюзного движения, за что и был перед началом войны на грани ареста. При вторжении гитлеровских войск бежал в Бретань, где занялся сколачиванием и спайкой разорванных звеньев коммунистической партии. Организовал выпуск и распространение антигитлеровских листовок, сбор оружия, но был арестован[64].

Югославами руководили Рудольф Супек и Славко Фигер. Лично я был знаком с Фигером. Чехами руководили Кветослав Иннеман и Милослав Моулис, поляками — Вацлав Чарнецки и т. д. Все они были объединены в один координационный коллектив — подпольный Интернациональный лагерный комитет — ИЛК. Эрнст Буссе и Густав Вегерер играли в нем немаловажную роль. Вскоре у Марселя Поля появился новый помощник — Пьер Дюран, бывший до ареста адъютантом у «полковника Фабиена» (моего «капитана Анри») во Франш-Конте.

Я не предполагал, что и среди советских узников имеется две организации: одна — у военнопленных, вторая — у штатских-«полосатиков». Военнопленными руководил тот самый Н.С.Симаков, с которым я познакомился у Вегерера[65].

Однажды после отбоя во флигеле «А» блока № 30, где мое место в спальне было на самом верхнем этаже, я по просьбе ребят рассказывал эпизоды из Франции. Вдруг погас дежурный свет, и в наступившей тьме чей-то голос потребовал «прекратить провокационную болтовню». Затем другой, спокойный голос зачитал сводку с фронтов. Рассказано было о победах Советской армии, об открытии Второго фронта, о начавшемся освобождении с одной стороны Польши, с другой — Франции, о восстании в Румынии, о партизанском движении в порабощенных странах — в Югославии, Греции, Франции… Голос говорил ровно, убедительно и бесстрастно. Рядом со мной какой-то парнишка восторженно прошептал: «Иван Иванович!» Хлопнула дверь, зажегся свет. Да, то была настоящая информация! Сколько смелости, однако, надо иметь, чтобы давать подобные сообщения! Так я и узнал, что и у советских «полосатиков» проводится важная и героическая работа, а следовательно, имеется и собственный «Центр»[66]

.

* * *

Нацистскую Германию теснили со всех сторон. Перед лицом наступавших уже с трех сторон (из Италии — тоже!) союзников гитлеровцам срочно приходилось эвакуировать концлагеря, паутиной опутывавшие всю захваченную ими Европу. В наш лагерь стали тянуться эшелоны с узниками. Лагерь был переполнен, блоков уже не хватало: численность контингента дошла до 80 тысяч. Разбили в рощице, ниже малого лагеря, напротив гроссревира большие брезентовые палатки. В одной из них разместили неизвестно откуда привезенных американских летчиков со сбитых бомбардировщиков. Сто пятьдесят человек! Вели они себя гордо, категорически отказываясь от общения с другими узниками. Считали, наверно, что мы — уголовники-каторжане. Тогда к ним послали «делегацию» из детей — ребят из Восьмого блока. Со скромными подарками. Когда американцы увидели и детей в полосатой робе, то сердца их оттаяли. Вот только непонятно: на каком языке общались детишки с американцами? Во всяком случае, поняли они друг друга отлично! Долго они у нас не задержались. Или их увезли в лагерь военнопленных, или, как прошел между нами слух, всех их сожгли в крематории: очень уж большой зуб был у гитлеровцев на так называемых ими «воздушных пиратов», под бомбами которых уничтожены были многие их дома и погибли родственники!

* * *

Среди руководителей подполья находились и такие, кто считал побеги бессмысленной затеей, а сам разговор, мысль о них — преступными. Кое-кому явно не хотелось ослаблять сколоченные с трудом кадры. Обо мне был пущен слух, что я — провокатор. А это грозило мне смертью. К счастью, ребята этому не поверили, продолжали не только дружить со мной, но и охранять от возможных на меня «покушений». Тогда от угроз перешли к методу устрашения.

— Сашка!.. — прибежал Коля-«Сибиряк». — Василька!.. Василька только что забрали в блок № 46. Его там убьют… Вызывали и меня, грозили отправить туда же, если буду и дальше в твоей группе!

Я знал, что «Сибиряк» и некоторые другие из «моих» состоят в группе советского Центра. Дело приняло серьезный оборот. Как выручить Василька? Ведь это по моей вине оказался он на краю гибели! Если над ним начнут испытания, то пиши пропало. С другой стороны, все могут теперь от меня отвернуться, и я лишусь подобранных мною ребят. Я побежал к Буссе.