Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928

Столь же неудачно было и мое посещение Максимовича, он венский «профессор», как себя рекомендовал, т. е. попросту учитель в Белграде, приятель некоего Дучича, директора департамента Министерства финансов. Дучич этот также неуловим: то он на ревизии, то на седнице, то на баньи, т. е. в курорте. То мне сказали в его кабинете, что им нужны работники, то не нужны. В конце концов прошение мое попало в архив в связи с непредставлением марок. Впоследствии я убедился, что оно также попало бы туда и с марками.

А министра правды все нет. Захожу как-то к Челнокову. Если бы я встретил его где-нибудь на улице, я бы его не узнал: вместо брюнета с проседью и с окладистой бородой передо мной совершенно седой как лунь, бритый старик, румяный, с лицом пастора.

Принял он меня весьма холодно, не отрываясь от шахмат и спеша в какое-то заседание. Когда я заикнулся о помощнике комиссара, то он раздраженно ответил:

– Это уже пусть господа Палеологи устраивают на эти места!

И при этом ссылка на этого несчастного графа Бобринского, которым все уши прожужжали, и которому дали в заведование целое герцогство в 60 000 гектаров, и которого золотая молодежь наша там обворовала.

Наконец-то министр правды вернулся из Загреба. Прием очень ранний, в восемь часов утра. Но зато министр действительно принимает сам и не скрывается на седницах. Записываюсь одним из первых. Однако сначала принимают сербов, затем генералов. Наконец моя очередь. Министр принимает стоя, это очень хороший способ, чтобы посетители не задерживались. Он хорошо говорит по-русски. На мою просьбу о комиссарстве министр показывает мне кипу бумаг: это все просьбы о комиссарстве.

– Хотите попасть в эту кипу? Лучше берите какое-либо другое место, а прошение о комиссарстве ожидайте своим чередом.

Очень резонно. Остается лишь поблагодарить. Министр звонит. Приходит курьер.

– Проводите этого господина к начальнику Николичу, чтобы дать ему место.

И все. Идем к начальнику Николичу, его как раз нет в кабинете. Курьер просит меня обождать, а сам уходит. Через некоторое время возвращается Николич. Я пытаюсь с ним объясниться, но он по-русски не понимает. Вызывают переводчика, тот требует курьера.

– Что сказал вам министр?

– Дать место этому господину.

Почерк пера и рукопожатие. Выходим из кабинета. Переводчик наш, русский, господин Романов, говорит мне:

– Ну, все сделано, дня через два все будет готово. Куда вы желаете?

– В Старый Бечей.

Входим с ним в канцелярию, целый скандал: как, опять назначение к Воеводину[437]? Там уже русских чиновников больше, чем сербов.

Если бы я мог предвидеть последовавшее, как охотно отказался бы я от Старого Бечея.

Какую же должность мне дают? Помощник официала в сербском суде, или помощник секретаря в уездный суд, оклады жалований 700 рублей.

Признаюсь, такой быстроте назначения я не поверил и решил пока вернуться в Бечей, оставив в министерстве свой адрес. Это была ошибка. Я вернулся в Белград через неделю, и оказалось, что назначение мое действительно состоялось через два дня: 1 июня уже последовал декрет. Ошибка моя была в том, что у сербов жалованье полагается не со дня назначения, а со дня присяги.

Я смог вернуться в Бечей только в половине этого месяца и опять сделал ошибку, не взяв с собой предписания на имя суда. Его пришлось обождать до 20-го.

Так что я проморгал свое жалованье на все три недели.

Чтобы не терять времени в Белграде, вновь пытаюсь попасть к министру финансов, и опять тщетно: министр на седнице. Максимович со своим Дучичем что-то вертятся. Не попробовать ли добиться письма от какого-либо депутата? Лично у меня никого нет знакомых, но через других получаю письма к депутатам Симоновичу и Васичу – второстепенные депутаты. Однако и их поймать нелегко: адрес их в Скупщине неизвестен, и надо ждать, когда они придут на заседание.

Сербская Народная Скупщина помещается во временном здании, по расположению комнат очень напоминающем русскую Государственную думу в миниатюре. Симонович – адвокат в Загребе и приезжает в Белград только на заседания Скупщины. Васич – социал-демократ, я его так и не поймал, и на письмо он ничего не ответил. С Симоновичем – удачнее: после томительно долгого ожидания в коридоре Скупщины он наконец вынес целую пачку писем, одно из них для меня, но не на имя министра правды, как я просил, имея в виду место комиссара, а на имя его товарища господина Кречковича.

Кстати захожу на заседание Скупщины: гул, разговоры, понять речь оратора очень трудно. Говорит министр правды. Ему возражает какой-то левый, что-то о Топчидаре (парк и казенное имение около Белграда), надо полагать, очень ядовито, ибо с мест все время слышатся реплики и крики. Наконец он закончил, идет на место. В это время кто-то с правой скамьи ему что-то крикнул, вероятно, очень обидное, ибо он живо оборачивается и моментально дает ему пощечину.

– Mais pourquoi il fait cela?[438] – спрашиваю одного из выходящих депутатов.

– Ah! C’est le paysan![439] – бросает он мне с пренебрежительным жестом.