Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Мария Лейтнер обладала невероятной смелостью. Однажды она пришла в библиотеку в Дюссельдорфе и громко попросила, чтобы ей показали комнату Генриха Гейне. «Сотрудники библиотеки смотрели на меня, как на какого-то диковинного зверя», – вспоминала коммунистка. В этой библиотеке располагался музей нацистского «мученика» Альберта Шлагетера, которого казнили за саботаж в Руре во время французской оккупации. Но до прихода Гитлера к власти в Дюссельдорфе почитали Гейне. Поскольку поэт был евреем, комнату в библиотеке, в которой находились книги Гейне, бюст поэта и даже чучело его попугая, заперли на замок. Вот почему работников библиотеки так поразила просьба Лейтнер. В конце концов, худой мужчина провел ее по коридору и открыл дверь в комнату Гейне. Все внутри было покрыто толстым слоем пыли. В течение нескольких драгоценных минут женщина рассматривала книги поэта в потрепанных переплетах. Потом они вышли и «дверь с лязгом закрылась»[522][523].

Мария Лейтнер исчезла при неизвестных обстоятельствах в 1942 г. в Марселе, где пыталась получить американскую визу.

* * *

Сэмюэль Беккет также пытался получить доступ к запрещенным произведениям искусства. Сделать это в большинстве случаев было не так-то просто, поэтому на протяжении всех шести месяцев своего пребывания в Германии Беккет боролся с нацистской бюрократией.

Писатель раздумывал над тем, чтобы стать искусствоведом[524]. В Германию он отправился для изучения музейных коллекций. Однако к тому времени, когда Беккет в сентябре 1936 г. приехал в Гамбург, большое количество неугодных нацистам картин убрали из музейных экспозиций, а многих специалистов по истории искусства уволили. Через несколько недель после прибытия Беккета в страну вышел новый указ, согласно которому музеи и галереи должны были избавиться от «дегенеративного» современного искусства. По всей стране в запасники отправили полотна Клее, Нольде и Мунка.

Иногда Беккету разрешали посмотреть на работы в запасниках и хранилищах, но часто в этой просьбе ему отказывали. Беккету все же удалось увидеть значительное количество произведений искусства и повстречаться с именитыми современными художниками. С большинством из них он познакомился в Гамбурге. Художники были вынуждены работать в ужасных условиях: нацисты проводили у них инспекции, конфисковывали их библиотеки, запрещали им выставляться. Несмотря на то, что Беккет сочувствовал доле художников, он устал слушать грустные истории «этих гордых, обозленных бедняг, ни за что не желавших расставаться со своими идеалами», устал повторять им «да или нет»[525].

Беккет подробно проанализировал сотни увиденных работ. Кроме этого, в его путевых заметках описано очень много мелочей из повседневной жизни. С особой тщательностью писатель следил за своим рационом: Беккет подробно записывал, что и в каких количествах он ел («завтрак в ресторане, мед и крошечные булочки, похожие на яички»[526]), а также указывал стоимость блюд. Нельзя сказать, что еда в Германии пришлась Беккету по вкусу: «Немецкая еда ужасна. Что здесь вообще можно есть?»[527] Вообще Беккета очень привлекали незначительные детали и прозаические подробности человеческой жизни – «названия, имена, даты смерти и рождения». Беккет считал, что это единственное, что можно по-настоящему знать[528]

. Любые попытки разобраться в хаосе внутри человека или в историческом масштабе были обречены на провал. Биограф писателя Джеймс Ноулсон писал: «Беккет любил хронологию, мелкие и доскональные детали жизни индивида. У него не было времени для проведения глобального анализа мотивов или движений»[529].

Возможно, именно по этой причине в дневниках писателя встречается так мало записей о нацизме. Хотя очевидно, что Беккет ненавидел гитлеровский режим: во время Второй мировой войны он участвовал во французском движении Сопротивления.

Нельзя сказать, что писатель совершенно не интересовался жизнью в новой Германии. Один знакомый Беккета, владелец книжного магазина, так охарактеризовал писателя: «Он меряет все своими интеллектуальными стандартами и никогда не сможет понять наше горе, сколько бы сил ни вложил в изучение внешности и людей»[530]. Не будем размышлять о том, насколько верна эта оценка. С уверенностью можно сказать, что Беккет всегда подмечал нелепость. Он записал в своих дневниках историю о служанке и молочнике. Чтобы избежать смешения крови, в нацистской Германии арийцам до сорока пяти лет запрещалось работать в доме не арийцев. Когда молочник спросил экономку, почему она работает на г-на Леви, женщина ответила, что она частично еврейка. Когда г-н Леви спросил свою экономку, зачем она соврала молочнику, та ответила, что ни в коем случае не готова признаться в том, что ей уж сорок пять лет[531].