Записки неримского папы

Как ученый в прошлом, из этого я делаю обоснованный вывод, что маленькие дети – это такой подвид хомяков.

23. Только слон не хочет спать

В наших колдовских сонных ритуалах тяжелее всего мне дается тот момент, когда сказка рассказана, Артем достаточно навертелся вокруг своей оси, до готовности, как шашлычок, и остается просто тихонько лежать рядом, чтобы не спугнуть сон, который уже крадется на цыпочках.

Это бессмысленное лежание рядом с ребенком без намерения заснуть самому очень угнетает. Еще час назад ты носился в мыле – и вдруг раз, прилег и просто лежишь. А великие события, свершения и вся мировая история стремительно проносятся мимо тебя. Это как остановить на скаку лошадь. Неугомонный гусар твоего супер-эго сразу начинает елозить сверху своей взмыленной задницей: «Вперед, чего разлегся! Время уходит! Все сделают без тебя! Еще столько вершин, ступенек, уровней! Вперед!» Копыта сами проворачиваются вхолостую, комкая простыню в ногах.

И в этот момент Артем кладет на тебя ручку. Уже в полусне. Украдкой, ненавязчиво. На запястье, или на ладонь, или вообще – только на большой палец. Сынок делает это всегда. Сынок делает так, чтобы контролировать твое присутствие рядом. Потому что каждый раз он засыпает с папой, а просыпается в своей колыбельке один, вероломно перемещенный туда злыми гномами, и это ему не нравится.

Его ручка на твоем запястье, или ладони, или большом пальце – это сигнализация. Стоит пошевелиться, и Артем немедленно поднимает голову. Как сурикат. Его ручка на твоем запястье – как якорь. Вокруг него сейчас – огромное шумное море разных разностей и всяких всячин, и он цепляется за материк отца, чтобы не утонуть.

И, странное дело, когда рука Артема приземляется мне на запястье, по моему телу разливается умиротворяющее тепло. Я лежу и говорю себе: «Вот сейчас, еще минуточку и побегу накладывать свой вклад в мировую историю, еще минуточку».

И засыпаю…

Глава 4

Дворовое детство

1. Артем Онегин

У нас рядом с домом расположены две детские площадки, одна побольше, другая поменьше, стык в стык. Такое вот пиршество муниципальной щедрости. Все детки обычно играют на той площадке, которая побольше.

У Артема есть свой авторский стиль прогулок перед домом, как и во всем остальном. Сынок – как Россия, по версии славянофилов, у него свой особый уникальный путь, отвалите все. Артем собирает с большой площадки чужие игрушки, относит их на соседнюю маленькую и там в одиночестве в них играет.

Я каждый раз умиляюсь, когда вижу это, и вспоминаю бессмертные строки Пушкина:

«Онегин жил анахоретом».

2. История любви

На моих глазах на детской площадке разворачивается история любви.

Мой Артем и безымянная белокурая девочка.

Он и она.

Ему два, ей четыре.

(Оставим так для красоты мизансцены. Формально моему почти два с половиной, а сколько ей, доподлинно неизвестно, это примерная оценка, но точно старше моего.)

Так она и начинается, эта случайная любовь всей жизни, этот громадный шкаф, который потом не пролезает ни в одни двери – с маленького ведерка, отданного ей добровольно, с пальцев, засунутых и в нос, и в рот одновременно, в забытьи, в любовании ею.

Фоном, конечно, звучит знаменитая мелодия из «Мужчины и женщины» Фрэнсиса Лея: ее ставят феи на крохотном патефончике.

«Как смотрят дети», – пел про подобное Высоцкий.

Да, вот так они и смотрят: остановите космос, я сойду.

Белокурая девочка поманила Артема.

Артем, которого невозможно приманить даже гигантским куском колбасы, на этот раз послушно поплелся.

Я наблюдал на расстоянии, издалека, старый, лишний, отлюбленный.

Вижу, происходит что-то странное.

Девочка уложила Артема на лавочку.

Люди добрые, что ж это делается.

Она что, операцию ему собралась делать? Девочка из семьи медиков?

Фуф, нет, показалось. Девочка погладила Артема по голове и поцеловала в щеку.

Не знаю, как сынок, а я на расстоянии покраснел. Как будто это меня только что поцеловали. Молодец, парень, мачо, любимец женщин, весь в меня. Ну, ладно, кого я обманываю, но пусть хоть кто-то у нас в роду будет мачо, любимец женщин, а не как все мы, по мужской линии, за шторой вечно прячемся.

Артем ничего, держится молодцом, никакой реакции на поцелуй. Не шелохнулся, как будто правда ждет операции. Кремень.

Белокурая девочка тем временем оставила Артема и подошла к своей игрушечной коляске, которую я раньше не замечал. Она достала оттуда куклу, погладила ее по голове и поцеловала в щеку.

Бедный, бедный Артем.

Никакая это не любовь.

Для девочки мой Артем – такая же кукла, только большая.

У нее просто сработал материнский инстинкт.

3. Любовь и голуби

Артем бегал на детской площадке вдали от меня, но в поле зрения. Он специально уходит подальше. У него преждевременный подростковый кризис. «Предки отстой», «не идите со мной рядом – не позорьте перед пацанами» – вот это все.