Записки резидента. По заданию Сталина – в Поднебесную

Я начал с визитов китайским государственным деятелям. Обязанности посла в любой стране являются нелегкими. В Китае, где шла война против японской агрессии и одновременно продолжалась скрытая гражданская война, они были очень сложными. Как советский человек я, конечно, полностью сочувствовал борьбе китайского народа, руководимого компартией, за свое национальное и социальное освобождение, но как советский посол я должен был встречаться и вести переговоры с китайскими государственными деятелями, среди которых были не только антикоммунисты и антисоветчики, но и прояпонские элементы, скрытые капитулянты, готовые пойти на предательство национальных Интересов; их необходимо было как-то изолировать, нейтрализовать. Кроме того, для успешной работы посла необходим широкий круг знакомств и контактов в первую очередь среди государственных деятелей страны, в которой он аккредитован. Этому вопросу я уделял много внимания и времени.

Вечером 5 сентября 1939 г. я встретился с одним из влиятельнейших деятелей того времени, председателем Исполнительного юаня Китая Кун Сянси. Его влияние объяснялось тем, что он доводился свояком Чан Кайши. Этот номинальный глава китайского правительства, изощренный политикан, имел широкие родственные и финансовые связи с влиятельными семьями Китая. В течение многих лет Кун Сянси работал в отделении компании «Стандарт Ойл Ко». Поэтому он пользовался поддержкой компрадоров. Большую помощь ему оказывала жена. Фактически они ведали и личным бюджетом Чан Кайши. Было известно, что Кун Сянси являлся противником войны с Японией и выступал за мир с ней. Он мотивировал это тем, что «Сунь Ятсен творил революцию при помощи японцев». Он говорил: «Среди японцев много хороших людей. Дружба между Китаем и Японией должна существовать. Эти две страны должны помогать друг другу, ибо другого пути нет». По мнению Кун Сянси, оккупация японцами Маньчжурии началась по вине молодого Чжан Сюэляна, а в «инциденте» у Лугоуцяо, положившем начало японо-китайской войне, виноват командующий 29‑й армией генерал Сун Чжэюань, который плохо относился к японцам. Кун Сянси считал, что если бы ему удалось попасть в Токио на обратном пути из Англии, куда он ездил на коронацию английского короля, «то событий у Лугоуцяо наверняка бы не было». После начала японо-китайской войны Кун Сянси уговаривал Чан Кайши пойти на переговоры с японцами о заключении мира. Он рекомендовал не выдвигать перед японцами особых и конкретных требований. Однако в отличие от Ван Цзинвэя Кун Сянси всячески маскировал свою прояпонскую, капитулянтскую позицию. Доверенными лицами Кун Сянси в Исполнительном юане были: генеральный секретарь Вэй Даомин — чиновник, взяточник бандитского толка, и бывший мэр г. Нанкина, Чжэн Миньсю, долгое время не возвращавшийся из-за границы в Китай из-за того, что был причастен к делу о похищении антикварных предметов из пекинских музеев.

В первой беседе 5 сентября 1939 г. Кун Сянси пытался убедить меня в необходимости вступления СССР в войну с Японией. Заметив, что правительство СССР, заключив договор о ненападении с Германией, будто бы получило большую свободу для своих действий на Дальнем Востоке, он заявил:

— Япония воюет в Китае, одновременно происходят большие стычки на монгольско-маньчжурской границе. Надо сдавить нашего общего врага и уничтожить его. Если грозит опасность нападения двух тигров и если имеется возможность убить одного тигра, то надо его убить, а с оставшимся легче будет справиться.

Эта мысль китайской правящей верхушки проходила красной нитью через все беседы высокопоставленных деятелей Китая со мной в тот период. Вольно или невольно, но они по существу выполняли желание англо-американских кругов, которые провоцировали японо-советскую войну. За вступление СССР в войну против Японии высказывался тогда и маршал Фэн Юйсян.

В тот же день 5 сентября 1939 г. я встретился с министром иностранных дел Ван Чунгуем. Мне уже приходилось встречаться с ним в качестве уполномоченного Совнаркома. У нас установились к тому времени хорошие отношения, и он рад был приветствовать меня уже в качестве посла. Ван Чунгуй заверил меня, что «китайский народ и правительство уверены в искренней дружбе со стороны СССР», и выразил желание «укрепить нашу личную дружбу путем частых встреч».