Записки сибиряка

В лесу стало уже темно и холодно, надо было как-то коротать ночь. Мы стали ломать еловые ветки и мастерить себе лежанку. Уложившись на ветки, мы прижались друг к другу, навалили веток на себя, но всё это не помогало, нас трясло от холода. Стуча зубами, мы проклинали собаку и свою глупость; когда было совсем невыносимо, мы соскакивали и пытались бегать вокруг нашего логова, снова ложились, и так повторялось всю ночь. Казалось, что эта ночь вечная, и она никогда не кончится. Не сомкнув глаз, мы промаялись всю ночь. Невыспавшиеся, усталые, очумелые, мы встретили первое утро в лесу с большой радостью и надеждой на хороший исход нашего приключения. Утром наступил опять заморозок, к обеду опять стало очень тепло, и ярко засветило солнце.

Выбрав направление, мы, уже не обращая внимания на лай собаки, упорно продвигались вперед. Теперь мы уже стали замечать, что тайга, лес, местность изменилась. На нашем пути вставали сопки, а между ними были крутые лога, расстояние между сопками было очень приличное ≈1,5–2 км. И нам казалось, что если мы спустимся в лог и поднимемся на сопку, то сможем увидеть вершины, или железную дорогу, или деревню, или реку Нягань. Это была наша надежда (идея фикс). Мы упорно, изо всех сил, ползли на очередную сопку, ничего не было, кроме очередной сопки, покрытой лесом, а между ними крупные лога, и это было бесконечно. Болота нам не встречались. Лес местами был очень захламлён, особенно в логах, но местами встречался беломощник (ягель), где лес был чистый, и идти было легко.

Есть сильно хотелось только первый день, голод мы утоляли ягодами, их было в изобилии. Брусника была крупная, вишневая, с одного куста бралась полная горсть, но потом от нее мы набили оскомину, и питаться ей стало тяжело. Переходили на шиповник, находили кедровые шишки, несколько раз находили схроны бурундуков, там был отборный орех. Пытались есть корни травы, которые знали (осоки и т. д.). Попадались неопавшие кусты голубики, а вот клюквы ни разу не нашли. В общем, голод утолялся, и про настоящую еду почти не вспоминали.

Патроны решили не портить, так как боялись медведей и держали их про запас на этот случай. Было предложение рассчитаться с виновницей наших несчастий — собакой, пристрелить ее, но нет спичек, чтобы использовать мясо, нет ножа, чтобы снять шкуру, то, что мы в большой беде, мы это уже ясно осознавали.

С ужасом мы встречали очередную ночь, это было самое главное наше испытание, это был кошмар, это было невыносимо. Холод не давал уснуть, ночь тянулась бесконечно долго, мы изредка впадали в забытье, но холод будил нас, нас трясло, как в лихорадке, все это было ужасно.

Промучавшись вторую ночь в лесу, под утро мы впали от бессонницы в глубокую дремоту, и когда опять от холода и тряски тела очнулись, мы обнаружили, что лежим, покрытые снегом, ночью шел снег. Днем тоже было пасмурно и холодно, солнца не было, приходилось согреваться только ходьбой.

От бессонницы и голода на быструю ходьбу у нас не было сил, мы ползли по лесу, как тараканы, завалы мы стали уже обходить, наступала апатия, безразличие, шли мы только потому, что необходимо было согреться.

Нас снова обуяла идея фикс — надо найти любой ручей, по нему спуститься до любой лесной речушки, а уже она приведет нас на нормальную реку, может, даже р. Нягань, и, сделав плот, пусть нас вынесет куда угодно. Сейчас, посмотрев на карту и зная район, где мы блудили, выйти нам было нереально на десятки, сотни километров. Была дремучая тайга, и не было никакого жилья. Это была явная смерть даже для взрослых людей. Положение было катастрофическое, но мы об этом не знали. И продолжали блуждать по лесу с надеждой, что вот-вот выйдем.

Пугали нас и встречавшиеся следы медведей, и что нас ищут все мужчины лесоучастка, бросив работу, за что нам здорово влетит.

Был уже такой случай, искали подростка-грибника тогда несколько дней всей деревней, никто не работал, а потом ловили его, он убегал от людей, его заели комары, он весь опух, и с головой у него было не все в порядке.

В общем, рассуждали мы, что даже если выйдем и нас спасут, найдут, нас ждут огромные неприятности. В очередную наступившую ночь мы поймали собаку и, держа ее за лапы, положили на себя, Юрка держал ее за задние ноги, я за передние, и, прижавшись к ней, мы немного засыпали, сначала она сопротивлялась, кусалась, но потом, получив тумаков, да и почувствовав тепло наших тел, перестала сопротивляться. Это было облегчение для нас.

Упорно шагая по лесу, к вечеру мы вышли на свою ночлежную и обомлели, пройдя с таким трудом день, затратив много сил, мы снова оказались на своей стоянке. Силы покинули нас, мы упали на землю, и я почувствовал, что сопротивляться судьбе, снова блуждать, ходить по тайге я больше не могу, да и не хочу, наступило полное безразличие и апатия. Ночью уже не было так холодно, не было страха, не пугало зверье, мы перестали разговаривать, строить планы, наступил кризис.

Утром решили не беречь патроны, а попытаться развести костер и зажарить собаку.