Читаем Записки сибиряка полностью

В конце 1960-х морозы в среднем Приобье стояли суровые, — 40 °C считалось нормой, притом держались они подолгу, месяцами. Зато весной, когда светило яркое солнце, снег искрился миллионами алмазных вспышек, хвойный лес одевался в ярко-зелёный кафтан, морозы спадали, периодически наступали оттепели, образовался крепкий наст. Временами он держался неделями, и тогда по тайге можно было ездить даже на велосипеде. Это была кратковременная восторженная пора, и усидеть дома после длительной зимы было совсем непросто. Подростки становились на лыжи и обследовали местность вокруг поселка на приличное расстояние.

Вот и мои старшие братья Лев и Артур решили пройти заманчивым маршрутом в район Северной Сосьвы в один из ее притоков с целью изучить новые охотничьи угодья для промысла белки и соболя.

≈40 км от леспромхоза на р. Сосьва находился кордон метеостанции, стояло несколько домов, где жила семья хантов, к ним частенько заглядывали геологи и лесоустроители.

Учитывая, что крепкий наст продержится минимум неделю, времени сбегать на лыжах туда и обратно должно было хватить с лихвой.

Мне в ту пору было 14 лет, братьям за 30, и, разумеется, такое путешествие по глухой тайге я никак не мог пропустить.

С поселка вышли затемно на широких самодельных охотничьих лыжах. Взяли два ружья, сухари, крупы, сгущенку, индийский чай в пакетах с нарисованными слонами изумительного вкуса и качества. Птицы в тайге было много, и добыть рябчиков, косачей, глухаря не составляло труда. А в лесу мясо и крепкий чай — это основной рацион охотника.

Также с нами шли две охотничьи лайки, Розка и Верный, и один крупный беспородный кобель, любимец хозяйки, т. к. сторожевую службу дома он нес исправно, за никчемность в охоте мы звали его Колун (тупой топор, чтобы рубить крупные чурки на дрова).

Идти по насту было легко, как по асфальту, временами мы снимали лыжи и катили их за собой, как санки на веревочке. Светило яркое солнце, но морозец стоял крепкий, примерно -15 °C. Собаки бегали вокруг нас, частенько облаивали глухарей, вспугивали и гоняли рябчиков, но птицу мы не стреляли, никому не хотелось нести лишний груз, а варить мы пока не собирались, устраивал крепкий чай со сгущенкой.

Было необычно идти по глухой тайге напрямик через болота, рямы, ручьи, овраги сухой ногой, казалось, мы очень низко летим над землей, это было необыкновенно восторженное фантастическое чувство покорителя человеческой природы. Несколько раз останавливались, на скорую руку кипятили чай, и снова в путь.

Братья обсуждали увиденные новые места, строили планы и были очень довольные, присутствие белки и соболя было очевидно. Осталось определиться, где ставить избушку.

Поздно вечером мы пришли на кордон, в одном из домов мы застали средних лет мужчину ханта, больше похожего на подростка. Зимовал от здесь один, с двумя лайками, в большом исправном доме, метеостанцию ликвидировал, и он, как сторож и штатный охотник, хозяйничал здесь.

После пройденного пути мы очень устали и, наскоро перекусив, крепко уснули. Утром братья расспрашивали хозяина дома, как ему живется в тайге одному, об охоте, собаках, наведываются нет сюда люди и т. д.

За разговорами стали готовить обед, хозяин принес несколько ободранных белок и чашку муки. Братья переглянулись и поинтересовались у хозяина, почему он живет в тайге без мяса. Хант рассказал, что все его запасы растаскала росомаха, когда он на несколько дней отлучался из дома в тайгу. В общем, поев болтушки из белок, заправленных мукой, в разговорах о таежной жизни, мы пробыли на кордоне сутки.

На следующий день, оставив ханту часть наших съестных припасов, мы отправились в обратный путь.

Утром мы еще шли уверенно быстро, но к обеду погода резко потеплела, светило яркое солнце, наст предательски стал проваливаться. Ничего страшного, решили мы, надо просто побольше настрелять птицы, а ночью все равно подмерзнет.

В течение следующего дня мы прошли совсем небольшое расстояние, постоянно проваливаясь, погода стала еще теплее. Добыли пару глухарей, которых разрубили собакам, а себе сварили рябчиков. Рябчиков было очень много, они бегали резво по снегу между деревьями, под собаками, как глухари, сидели, но зато постоянно налетали на нас из-под собак, и стрелять их было легко.

К вечеру мы сделали заспинник, развели большой костер, сытно поели и решили теперь рано утром вставать и идти, пока крепкий наст, ускоренным темпом. Что нас ждет впереди, мы еще не догадывались.

Отлично выспавшись, перекусив, затемно мы тронулись в путь. Но лыжи не катились, наст проваливался, а под верхней кокой мягкий снег, как вата, прилипал на лыжи, и поднять ногу с лыжей было просто невозможно. До обеда мы с горем пополам еще шли с частыми остановками, но в обед пришлось окончательно встать. Мы разделись по пояс до нижнего белья, очумело смотрели на всю эту таежную красоту и отчетливо стали понимать наше опасное положение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное