По закону, любой заключенный может иметь кодексов – хоть завались. На деле же цензура старалась их не отдавать. Выбить кодекс у цензора (особенно УИК, уголовно-исполнительный кодекс, регламентирующий отбывание наказания) могли только единицы. Это были зеки, обладавшие прекрасным знанием законов, и постоянно находящиеся с администрацией в состоянии холодной войны из-за того, что слишком сильно качают свои права. В основном, – люди, работавшие в органах, или как-то связанные с «системой»: они знали, на какие точки давить, чтобы у них не отобрали заветные книги. Без кодексов в споре с администрацией абсолютно не на что было опереться, кроме очевидных вещей, которые милиция разносила в пух и прах, опираясь на эти самые кодексы.
С УК (уголовный кодекс) было попроще, поскольку он не представлял особой опасности для администрации: она запрещала его не так рьяно, хотя и не приветствовала сильное хождение по рукам. Считалось, что любой кодекс можно взять у отрядника (офицера присматривающего за отрядом, типа воспитателя), заранее объяснив, зачем он тебе нужен. И если УК использовали для написания кассационных жалоб, то как объяснить отряднику, что исполнительный кодекс нужен для того, чтобы отстаивать свои права в зоне, – было не совсем понятно, поэтому кодексы у него не брали.
Отрядники вообще были незаменимыми людьми. Помню, как в зону приезжал, по-моему, прокурор по надзору, готовый принять и выслушать любого зека, чьи права были угнетены в колонии. Перед его приездом нас собрали и сообщили, что любой может пойти к прокурору, но прежде нужно объяснить суть вопроса отряднику, чтобы тот записал на прием. Естественно, к прокурору никто не пошел.
За свой немаленький срок я видел два УИКа, и то они проходили мимо меня полуподпольно, чтобы не заметили.
Письма были очень медленным средством сообщения. Получая их, человек понимал, что читает новости и настроение своих близких недельной давности. Чтобы быстро решить вопрос, обычно звонили по таксофону. Раз в десять дней нам разрешалось делать по одному десятиминутному звонку под наблюдением отрядника.
Но, в большинстве, зеки писали письма и очень их ждали. Часто рассказывать в них было нечего, потому что не столкнувшимся с зоной людям многие моменты были бы просто непонятны, и приходилось писать общими фразами. За что следует благодарить близких людей, – так это за то, что получая иногда абсолютно пустые письма, они все равно на них отвечали, терпеливо рассказывая, что происходит дома.
И это очень важно для заключенных, потому что письма – единственная надёжная и налаженная дорога домой. И, читая, они хоть немного, но попадают к своим близким, живут с ними одной жизнью, забывают о том, где находятся. Зеки всегда и везде будут брести черной молчаливой толпой в телогрейках по этой дороге.
Бумажной дороге домой…
Глава XX
Надзирать и наказывать
Система наказания в зоне работает гораздо быстрее и эффективнее, чем система поощрения.
Зека можно наказать по-разному. Можно “ограничиться беседой”, это даже не считается нарушением: помахали пальцем и сказали больше так не делать. “Беседу” обычно проводят из-за несерьёзных «косяков» с теми, кто первый раз оступился. А крайней степенью наказания считается отправка в крытую тюрьму (“крытку”) сроком до трёх лет, после которой возвращают обратно в зону. «Крытая» – это отдельные камеры в СИЗО, где на особых условиях сидят злостнейшие нарушители режима содержания.
Все виды наказаний прописаны в специальных документах. О том, как применяются взыскания, говорится в УИК (Уголовно-Исполнительном Кодексе); за что и почему – в ПВР (Правилах внутреннего распорядка). И если УИК на всю страну один, то ПВР, хотя и совпадают в общих чертах, во многих запретах и разрешениях различаются, – в зависимости от конкретного учреждения.
К сожалению, полностью с Правилами зеки не знакомы. Конечно, в отрядах есть сиротливо висящие на стендах выписки из ПВР, но это довольно общие и неинтересные пункты. УИК заключенные тоже не очень хорошо знают. Милиция вообще старается всячески усложнить доступ к различным Кодексам, чтобы зеки не были «сильно умными». Поэтому иногда приходится верить администрации «на слово», когда говорят, что ты что-то нарушаешь.
Кроме ПВР в зонах и тюрьмах различаются порядки, а также отношение администрации к заключенным. Помню, как после Жодинской тюрьмы меня привезли на Володарку, и я был в шоке от того, насколько по-человечески может относиться милиция к зекам.
Да что заведения! В нашей зоне в каждом отряде были свои правила. И если в одном можно было, практически не опасаясь, днем лежать на нарах, то в соседнем не то, что лежать, сидеть на них разрешали через раз. Соответственно, и нарушения в двух соседствующих друг с другом отрядах можно было получить за абсолютно разные вещи.