Возле валуна копошилась толпа. Мурат разглядел отца, Умара, Касполата, Урузмага... Но почему братья вместе с Хаматом, Иналыком, Тотырбеком Кетоевым и Дахцыко Дзуговым стоят на камне? Рядом с ними и белобрысый мужчина — как ни много прошло лет, но Мурат признал в нем каменщика, что возводил стены кирпичного дома Тотикоевых. Кстати, вон и Батырбек с братьями — у каждого в руках винтовка. Они и Кайтазовы стоят напротив валуна, направив оружие на Гагаевых, Кетоевых и Дзугова?! Много времени Мурату не понадобилось, чтоб понять, что к чему...
До него отчетливо донесся голос Батырбека, перекрывшего плач и проклятья толпы, грозно вопрошавшего:
— Кто, кто первым заговорил о дележе нашей земли?..
— Он, он! — ткнул Васо пальцем на избитого, с кровавыми пятнами на разорванной полотняной рубашке каменщика: — Кирилл ратовал за это!..
— Неправду говоришь, — возразил Дзабо. — Я помню, отчего произошел первый разлад на нихасе. В тот Богом проклятый день, когда все мужчины Гагаевых отрабатывали долг за пропавшую отару на поле Тотикоевых, у ворот их хадзара остановилась арба. В ней, опустив голову, сидел на плетенном из прутьев днище твой, Дзамболат, младший сын Урузмаг и чего-то ждал. Возница слез с облучка и помог Урузмагу спуститься на землю — и в этот момент резко распахнулась дверь и на пороге дома показались детишки и Сима. Радостно метнувшись навстречу деверю, жена Умара вдруг остановилась посреди двора, как будто наткнулась на невидимую стену, и прижала ладонь ко рту. Урузмаг стоял, опираясь о плечо возницы, — стоял на одной ноге. «Быстро я возвратился, да? — растерянно произнес он, жалко глядя на Симу. — В первом же бою, вот... » — и тронул рукой болтающуюся штанину.
После полудня, когда ты, Дзамболат, появился на нихасе, я спросил тебя, какие новости привез твой младший. Ты же уклонился от ответа, печально махнув рукой и сказав: «Лучше, если вы эти вести услышите из его уст... » И тогда мы послали за Урузмагом; двое молодых парней помогли ему добраться до нихаса, на наши расспросы он стеснительно заявил, что люди совсем с ума посходили; забыв о враге, русские теперь оружие друг на друга повернули: царя сбросили, и те, кто за царя, стреляют в тех, кто против царя, и наоборот...
Мы, конечно, всполошились: как можно сбросить царя и кто такой наглый нашелся... Начали гадать мы, кто, мол, знает, каким будет новый царь. А Урузмаг еще нам новость преподнес: будто больше не будет царя?! Ну где это видано, чтобы человек жил без головы, а государство без царя?
— Покороче нельзя, Дзабо? — прервал старца Батырбек.
— Мой рассказ к концу подходит, — обиделся Дзабо. — В тот же час Урузмаг, точно испытывая наше терпение, еще одну небылицу преподнес: люди, мол, радуются, говорят, народу будут раздавать землю! Тому, у кого нет... Я за твоим младшим, Дзамболат, до того дня глупостей не замечал. Что с ним случилось в армии? Еще подумал: не был ли ранен в голову? Откуда столько земли взять, чтоб всех оделить? А он и говорит: у царя и всех богатых отнимут и поровну между всеми поделят. Я, конечно, возмутился: чушь это, вранье!.. И ты, Батырбек, должен знать: первым эти крамольные мысли доставил в Хохкау младший сын Дзамболата...
— Первый он и получит пулю, — жестко произнес Батырбек.
— Подумать только, у нас на нихасе скандалы случались! — ужаснулся Дзабо. — И Кетоевы, и Гагаевы свои алчные глаза не сводили с наших полей...
— Потому я и прибыл, что услышал: на Кавказе тоже развелись коммунисты, — заявил Батырбек. — Змея мяты боялась, а она у ее норы выросла... Думали, больше не увидите меня? Здесь я родился, здесь и умру. Пусть молодежь на чужбине славу и счастье ищет. А мне домой захотелось, домой!..
— Вовремя приехал ты, Батырбек, — заметил Дзабо. — Такие люди, как ты, сейчас очень нужны Осетии!..
— Это я сразу понял. И не стал выжидать, сразу за дело взялся. Как услышал, какую здесь агитацию проводишь ты, Кирилл, — решил: отыщу тебя, отомщу за то, что настраиваешь горцев против нас!.. И вот ты передо мной: безоружный и жалкий... — Батырбек ошпарил его гневным взглядом: — И ты, и отступники, предатели Осетии, получите то, что заслужили...
Мурат смотрел на Батырбека и убеждался: он многое познал на войне. Арестовав Гагаевых, Кетоевых и Дахцыко Дзугова, повел их не куда-нибудь в горы, подальше от людских глаз, а на самое видное место — на речку, к валуну — свидетелю всех событий в ауле. Заставил их взобраться на камень и встать спиной к воде. А напротив выстроились Тотикоевы и Кайтазовы. И рядом с ними... Тембол?!
Поодаль, встревоженно галдя, причитала толпа женщин и детей. Седой Хамат в папахе из серого каракуля, в легких сапогах без каблуков, в домотканой черкеске — рукава аккуратно закатаны, чтоб обтрепанные обшлага не выдавали ее солидный возраст, — стоял в центре арестованных, своим спокойствием показывая, что он готов достойно, как подобает настоящему горцу, принять смерть. Глаза подбадривающе и вместе с тем жалостливо поглядывали на одноногого Урузмага, которому богатеи не дали времени нацепить протез, — и теперь он стоял, опираясь на костыль.