Заповедь

Вдруг он услышал испуганный вскрик, а затем протяжный вопль. Тузар бросился в чащу. Ветви цепляли лицо, ноги вязли в сырой земле... Он бежал на крик, на ходу выхватывая кинжал. И успел... На корточках, спиной прижавшись к стволу дерева, замерла Зина, а напротив нее стоял на задних лапах недавно проснувшийся, тощий от голода бурый медведь, оторопело вслушивался в вопль девушки и поводил головой из стороны в сторону... Зная, как страшен медведь весной, когда бродит в поисках пищи по лесу и крушит все на своем пути, Тузар в несколько прыжков оказался между зверем и Зиной. Обеими руками держась за рукоять кинжала, он готовился принять смертный бой. Медведь было шагнул вперед, потянул ноздрями воздух, опустился на четвереньки, неуклюже повернулся и побежал в чащу...

Не веря чуду, Тузар все еще стоял, весь напружинившись, готовый в любую секунду сделать выпад вперед и всадить кинжал в зверя... Кажется, тот действительно испугался. Тузар обернулся. Зина сидела, в бессилии опустив голову на грудь...

— Тебе плохо? — спросил Тузар.

Она подняла голову, стыдливо произнесла:

— Встать не могу.

— Не тронул тебя?

— Нет... Помоги мне.

Зина не могла стоять на ногах, и тогда Тузар поднял ее на руки. Перешагивая через оголившиеся корни дерева, Тузар споткнулся и почувствовал, как ее руки обхватили его за шею. Дыхание девушки обожгло щеку. В голове у горца помутилось, он шел, боясь уронить свою ношу... Осторожно усадив Зину в бедарку, он вздохнул, поправил вожжи, сел на доску, дернул вожжи...

Они были уже недалеко от аула, когда Тузар почувствовал ее руки на своей шее и замер. Она прошептала:

— Ты сильный и мужественный, Тузар, — и поцеловала его в щеку.

Вожжи выпали из рук парня. Он обхватил девушку. Зина не отстранилась, продолжая что-то шептать, прижалась губами к его губам, дыхание их слилось. Они не заметили, как остановилась лошадь... И вдруг Зина зашептала в отчаянии:

— Не-ет... Не-ет... — и оттолкнула его от себя...

С этого дня они жили ожиданиями свиданий. Зина уже не смела на людях хлопать парня по плечу... И когда они бывали порознь, мысли их заполняли воспоминания о мимолетных и чистых поцелуях...

Они не говорили о своем будущем, но как-то у Тузара невольно вырвалось:

— Женятся мои братья, тогда и я пришлю к тебе сватов...

— Твои же братья не на свободе? — удивилась она.

— У осетин младший может жениться только после того, как старшие сыграют свадьбы, — пояснил он.

— Строгие у вас законы, — только и сказала Зина и вздохнула...

— Строгие, — подтвердил он. — Нарушать нельзя...

В другой раз он признался:

— Не знаю, согласятся ли мои...

Она сделала вид, что не поняла, о чем он говорит.

— Но если вдруг кто будет возражать, я уеду, — решительно произнес он. — Уеду на равнину. С тобой вместе. Лектор рассказывал, что там горцам дают землю. Другие не пропадают — не пропадем и мы...

Зная, как сложны взаимоотношения Тотикоевых с аульчанами, Зина просто сказала:

— Не так уж важно, где жить, главное — не сторониться людей. Жаловаться самим на судьбу — все равно, что рыть себе могилу. Душа очерствеет — пропадете. И детям в тягость будет жизнь...

Тузару казалось, что достаточно относиться к людям, как когда-то прадед Асланбек: отзываться на их горе и вместе со всеми радоваться их счастью — и вернется прежнее уважение, а с ним — богатство и достаток. И Тузар поклялся, что станет таким, как мудрый Асланбек. Зиу ли объявляли в селе или беда у кого-нибудь случалась — Тузар среди первых на месте сбора. Что правда, то правда, и дел у него было много, и помощники — Агубе да женщины дома. Его невысокая плечистая фигура маячила то на клочке земли, то в лесу, откуда доносился перестук топоров...

Школа своеобразно повлияла на быт каждой семьи в ауле, можно сказать, заставила приноравливаться всех к ней. По утрам главной заботой было отправить сперва мужчин на склон горы, где они, точно накрепко привязанные, корпели до темноты, а потом — детей в школу. Обед горцам теперь носила не детвора, а сами хозяйки. В домах поубавилось рабочих рук. То напоить корову, убрать навоз, разжечь огонь поручалось сыновьям, а дочери сызмальства приобщались к дойке, приготовлению еды... Ныне все это дополнительным бременем легло на плечи и без того перегруженных заботами матерей. И неудивительно, что из их уст нет-нет да вырывались проклятья, но предложи кто им забрать детей из школы — они это отвергли бы с негодованием...

Особенно сильно школа ударила по задуманным планам Умара, который был по-настоящему предан земле, отдавал ей все силы, молился на нее, с нею связывал все свои мечты на счастливую жизнь. Особенно воспрянул он духом, когда услышал беседу Захара о нэпе.

— Так теперь не будут изымать зерно?! — присутствующие на нихасе услышали дрожь в его голосе.

— Теперь установлен продналог, — пояснил Захар.

— А изымать зерно будут или не будут? — требовал четкого ответа Умар.

— Не будут, — заверил лектор и опять повторил, стараясь быть как можно убедительнее: — Не будут.

— Вот это дело! — воскликнул брат. — Вот это уже на пользу народу. Скажи спасибо тому, кто придумал такой закон!