Заповедь

Зарема отправилась на Невский проспект. Что там подумал дворник, глядя на нахальную нацменку, осмелившуюся днем, на виду у людей залезть на клумбу? Его оторопь взяла. На весь Петроград в хлопотное голодное время едва сумели сохранить чуть ли не единственную в городе клумбу, весь народ любовался, — и вот эта несознательная гражданка безбожно ее грабит. Дворник засвистел, поднял тамтарарам. Прохожих собралось на всю площадь... Появился милиционер. Горожане окружили Зарему, ругали, а она глазами всех обжигала и кулачок с зажатым трофеем прятала за спину: не отдам, мол, и все! Убивать будете — все равно не отдам! Ее стыдили, ей угрожали, а она в ответ глазами сверкала...

И в это время, очень даже кстати, по проспекту проезжал Гринин. Увидел толпу, вышел из машины, врезался в середину, добрался до места, где дворник и милиционер держали женщину за локти. Всмотрелся Гринин: знакомая! Ну и ну! Вот чем занялась! И тут кто-то из народа обратил внимание на то, что в кулачке у нее зажаты не цветы, а травка! Зачем она ей? Но цветы или трава — все равно, налицо нарушение. Гринин вмешался. Милиционер узнал его, проводил до машины, отдал честь отъезжающему секретарю горкома партии. Гринин назвал шоферу адрес. Всю дорогу Зарема молчала: и потому, что не знала, куда ее везут, и оттого, что не признала Гринина. Только когда машина остановилась и Зарема, выйдя, заметила, что находится возле своего дома, а автомобиль тронулся с места, оставив ее одну — свободной, не арестованной, — лишь тут Зарема посмотрела на этого странного начальника, но увидела только его широкую спину...

А вечером прибывшей со службы Марии Зарема показала травку и насильно потащила ее к Дарье. Ефрем не желал допускать к дочке нацменку, да Дарья рассудила по-своему:

— Все равно уж... Погибает малышка... Пусть горянка познахарит, авось поможет...

Доверили дитя, и Зарема сотворила чудо! Ванну сделала и опустила в нее девчушку. Лекарство не помогло, а травка вылечила! Вот как бывает! И тогда Зарема попросила Марию:

— Скажи ему, зачем травка нужна была... — и так жалобно просила, будто от этого жизнь ее зависела.

Поняла Мария, что не найти Зареме покоя, пока сам Гринин не скажет ей, что простил ее. И уговорила секретаря горкома заглянуть к ним на минутку да успокоить совесть горянки...

И сейчас у Заремы порой случаются курьезы... Она, бывает, ломает голову, отыскивая тайный смысл во фразах, обозначающих простейшие понятия. Однажды в отсутствии Марии в комнату заглянула Дарья.

— Землячка, — так обращалась она к Зареме, ибо кубанские степи находятся в каких-то четырехстах километрах от гор Осетии — глядя из далекого Петрограда, все равно что рядом, — дай мне трошки соли.

Зарема мысленно перебрала каждую вещь, что находилась в комнате, честнейшим образом отсыпала Дарье половину имеющейся у них с Марией соли — по тем временам она была дефицитом, — протянула со словами:

— Вот соль, а трошки — нету... — вызвав невообразимый хохот у казачки, и без того большой любительницы повеселиться. Зарема и сама отчаянно смеялась, узнав, что «трошки» означает «немного»...

***

Зарема и Мария, рассказывая о своем житье-бытье, беззлобно подтрунивали друг над дружкой. Но я-то догадывался, что скрывалось за насмешливыми фразами Дзуговой: рабфак и курсы вместо сна и отдыха, голод и холод, трамвайная толчея и очереди за хлебом... Тебе, племянник, имеющему костюмы и куртки, и обувь на все случаи жизни, неведомо, как приходилось людям двадцатых-тридцатых годов. То поколение не стеснялось залатанных кофточек и вылинявшего платья, ставших на многие годы вроде униформы... Кому не приходилось молиться на стоптанные туфли, убеждая-уговаривая их продлить свое существование на месяц, неделю или хотя бы на один день?!

Слушая Зарему и Марию, глядя на латки на локтях курточки и на коленках штанишек Тамурика, я стал клясть себя последними словами, возмущаясь, как это я раньше не спохватился и не навестил Зарему.

Чем больше я слушал Зарему, Марию да и Тамурика, тем яснее понимал, как много добра сделал моим землякам этот чудесный человек Гринин. И мне захотелось от всей души отблагодарить его... И я попросил Марию отвести меня утром к секретарю горкома...

— Хочу посмотреть на этого доброго и благородного человека и сказать ему спасибо от имени всего аула, — пояснил я...

... Они пришли в приемную секретаря горкома задолго до начала рабочего времени. Но Гринин уже был на месте. Жестом показав Мурату, чтоб он подождал минуту, Мария вошла в кабинет.

Выслушав ее, Гринин охотно кивнул головой:

— Приглашай.

Мария широко распахнула дверь:

— Добро пожаловать, дорогой горец.

Секретарь горкома партии поднялся, вышел из-за стола, загодя протянул руку:

— Рад познакомиться с земляком Заремушки! — и запнулся.

И вошедший Мурат застыл на месте:

— Николай?!

— Это ты, Мурат?!

Они порывисто обнялись.

— Мне и Мария, и Зарема все говорят «Гринин, Гринин», а это мой друг Николай?! — никак не мог успокоиться горец.