Заповедь

— Стрельба? — поразился Дахцыко. — До этого доходит?

— Ничего я вам не стану говорить, от других услышите, — обидевшись, отмахнулся старик.

Неужели и это есть? — пытливо смотрел в лицо ему Мурат. Видимо, старик и в самом деле ума лишился...

— Шесть лет вы здесь — и все твердите, временно?! Эх вы! — выдохнул презрительно Умар.

— Говорю тебе, скорый человек, времянками мы называем наши дома, потому что скоро у нас будут другие... — старик вдруг добро улыбнулся: — Вон школа у нас построена не временная. Сами увидите: красавица школа. Всем миром воздвигали. Каждый выходной объявляли зиу...

— Ждете, когда и для строительства вашего дома объявят зиу, — недобро усмехнулся Умар. — Не хозяйственные вы, лень вас охватила...

— Думаешь, из-за лени? Не-ет, — оскорбился старик. — Я погляжу, как ты воздвигнешь свой хадзар без леса, кирпича, камня, гвоздей.

— Лес вон он, под носом, — показал рукой Тотырбек.

— Нам позволь — мы тот лес весь за день вырубим, — возразил старик и сердито добавил: — Но не разрешают. И правильно делают. Что оставим детишкам нашим? Их детишкам? Голое место? Кому такой ценой построенные дома нужны?.. Так что и тебе не советую в тот лесок лезть — не позволим рубить, а попытаешься — народ так тебя отделает, что вовек помнить будешь...

— Какой-то ты неделикатный, — обиделся Урузмаг.

— Это есть, — вновь заулыбался старик. — Говорим все, что думаем. Такое поветрие пошло. Простите, коль не угодил вам, а слух ваш режет мое слово.

— И слово, и вид этих жалких домов заставляют нас думать о вашей нерадивости. Лес не разрешают рубить, так вам ссуду государство дает, почему на нее не купить досок и кирпича?

— А где их купить? — встрепенулся старик. — Ты такой базар знаешь? Мы не знаем. Нужно, чтобы их выделили нам. А нам распределили столько, что едва на школу хватило...

— Странно ты рассуждаешь, уважаемый, — не выдержал Дахцыко. — Послушаешь тебя: вы за то, чтобы лес никто не трогал. А деревья возле своих домов позволили уничтожить.

— Если б нас спросили — мы бы не разрешили, — засмеялся старик. — Да не спросили нас!..

— Ладно, — взяв в руки вожжи, полез Мурат на подводу. — Веселый ты человек, да нам некогда, ночь приближается, устраиваться надо... Скажи? как проехать к дому моего боевого друга Коста Кикиева? Знаешь такого? Он родом из Нижнего аула. Мы с ним вместе против деникинцев дрались...

У старика плетью повисли руки. Он шикнул на начавшую шуметь детвору, скорбно покачал головой:

— Опять ваш слух, почтенные люди, оскорблю недоброй вестью. Дом уважаемого Коста я вам покажу, но самого его вы уже никогда не увидите... Выражаю вам свое соболезнование. Мир праху его...

— Что ты говоришь? — ахнул Мурат. — Что с ним случилось?

— Убили его, убили, — покачал бородой старик. — Позавчера похоронили. Весь Ногунал шел за гробом...

— Кто убил? — закричал Умар.

— Не знаем, — развел руками старик и опять махнул рукой на запад и на восток. — Или те, или эти...

... Утром Мурат отправился с сыном Коста Кикиева — пятнадцатилетним Уруспи — на кладбище. Хотя неприлично в траурные дни беспокоить семью погибшего Коста, уговоры вдовы и сына боевого друга заставили Мурата, Умара и Урузмага все же остановиться в их доме. К тому же Сима почувствовала себя неважно — видно, растрясло горянку, да и ночлег на подводе в горах ранней весной не мог не сказаться. Кикиевы постелили детям на полу, взрослым гостям сыновья Коста уступили свои кровати... Умар и Урузмаг тоже собирались пойти на кладбище, да уснули только под утро. Фариза скорбно заявила Симе, что муж ее пал духом. К тому же радикулит совсем скрутил. Уруспи вышел из дому с винтовкой в руках. Мурат покосился на оружие, но ничего не сказал. А Уруспи настолько привык к винтовке, что даже не заметил изумления гостя.

Кладбище представляло собой еще более жалкое зрелище, чем Мурат мог себе представить. Три холма — могилки, на которых примостились, по обычаю осетин, высокие камни, — сиротливо торчали в версте от села. Не спрашивая Уруспи, по свежей земле определив могилу, в которой покоился Коста, Мурат направился к ней и молча встал, опустив руки. Рядом справа, в шаге от него, тихо всхлипывал Уруспи. Чтоб не смущать его, Мурат не оглядывался...

— Как это случилось? — глухо, не оборачиваясь, спросил Мурат.

Шмыганье носом прекратилось, но Уруспи не сразу ответил. Видимо, сдерживал дрожь в голосе.

— Мы, переселенцы, вооруженные вместе выезжаем в поле, вместе и возвращаемся. Три дня назад была моя очередь охранять школу, и я остался в селе. Отца позвали, когда собрались в обратный путь. Он ответил, что завершит круг и догонит. Да видно, вздумал закончить пахоту. Оставалось всего три круга. По следам видно, что подкрались к нему вплотную. Стреляли в упор, в спину, четыре пули всадили...

В спину... Трусливые убийцы!.. Каким надо быть зверем, чтобы стрелять в пахаря!..

— Ночью мы с соседом отправились в поле на поиски отца... Он был мертв, — продолжал Уруспи. — Ничего не тронули: ни лошадей, ни плуга. Пришли не грабить — пришли убивать... Да, пришли убивать — и убили. Убили, чтоб напугать других.