Заповедь

Так я и жил: заботами конезавода, радуясь солнцу, огорчаясь непогоде... И не догадывался, что впереди меня ждут новые тяжелые испытания...

ЧАСТЬ III. ПРИКОСНОВЕНИЕ

Глава 40

Начало тридцатых годов ударило по людям неурожаями и страшным голодом. Отец, при всей его сноровке, не успел встать на ноги, подвал был совершенно пуст, когда в наши двери постучался голод... Видимо, где-то у отца был тайник с припрятанными на черный день вещичками, и это спасло нас от смерти. Но и мы натерпелись страданий...

Засушливые, неурожайные тридцатые годы, щедро покосившие семьи как горцев, так и казаков, запомнились чувством постоянного голода, от которого невозможно было избавиться и во сне, когда явью возвращались давние счастливые дни с обильными обедами, во время которых я, несмышленыш, капризничая, отчаянно отталкивал от себя тарелки и блюда, доверху наполненные пловом с крупными кусками мяса, котлетами, пельменями, разнообразным гарниром: картофельным пюре, гречневой кашей, а то и пирогами. И я — чудило! — вместо того, чтобы наброситься на эту еду, надувал губы и отводил руки матери, умолявшей хотя бы попробовать приготовленные ею блюда... Этот сон приходил ко мне каждую ночь, мучая до слез.

Странно, но в те годы тяготы жизни не разъединяли, а объединяли людей. Тогда детвора не выбирала, что кушать: если съедобное — оно тут же съедалось. В те годы матери не спрашивали у сыновей и дочерей: «Ты что хочешь на обед?» Блюда почти во всех семьях аульчан — за редким исключением — были однообразными, с непременным картофелем. Да и это считалось счастьем. Как-то я заглянул к своему другу, казачонку Коляке, и по настоянию его матери уселся за стол, на который она поставила чугунный котелок с варениками. Надо было видеть, как мы, два дружка, макая в сметану или мед, уплетали их, зачастую проглатывая вместе с вишневыми косточками. Это было пиршество. Да что я говорю?! Это был царский обед! Потом я не раз во сне смаковал вкус каждого вареника...

Я долгое время сторонился ребят, прослывших сорвиголовами, но рассказы Бориса о пиршествах детворы заставили меня примкнуть к группе, где верховодил Митька-переросток. Он повел нас на очень серьезное или, как он сказал, «важнецкое» дело...

Я лежал в зарослях бузины, тянущейся вдоль плетня. Рядом сопел Борис, еще дальше утопали в траве ребятишки поменьше. Мы жадно всматривались в подводу, застывшую возле подвала, в котором находился склад недавно построенного маслосырцеха. Массивные двери были настежь распахнуты. Кладовщик, обхватив руками и прижимая к животу огромные кругляши сыра, вытаскивал их наружу. Одноногий конюх помогал укладывать в подводу. От этих желтоватых, ровно и аккуратно выстроившихся кругляшей пацаны не могли оторвать голодных глаз. По другую сторону заводского двора, тоже в зарослях травы, скрывались Митя и несколько ребят. Заводила иногда выглядывал и знаками показывал, что еще не время действовать. Стая ждала удобного момента, чтобы наброситься на сокровище. Атаман объявил нам, что уже несколько дней следит за складом и убедился, что иногда кладовщик и хромой конюх одновременно спускаются в подвал. В этот момент ребятишки должны устремиться к подводе и утащить два кругляша. Для этого Митька всех ребят разбил на две группы. Мы заранее подкопали землю под плетнем и раздвинули хворостинки, так что лаз получился что надо...

Я проклинал себя, твердил, что воровать нельзя, что попадись я — отец забьет меня ремнем до полусмерти, но соблазн был сильнее разума и страха... И когда со склада раздался рассерженный голос кладовщика: «Василий, да помоги же!» — и хромой конюх заковылял по ступенькам в подвал, а Митя решительно махнул рукой, я, уже не колеблясь, нырнул в лаз...

Мы накинулись на подводу, как ястребы; мешая друг другу, вцепились в крайние кругляши. Но вытащить их оказалось сложнее, чем мы предполагали, и вылазка окончилась бы неудачей, если бы атаман, который был старше нас на два года, сам не вскочил на подводу. Перевалив сыр через борт, он грозным шепотом, зло глядя на меня, Бориса и ребят, цыкнул: «Ну!» Мы в восемь рук подхватили кругляш и неловко, невпопад переставляя ноги, понесли к своему лазу... За спиной вновь раздалось грозное «Ну!» Атаман и его часть ватаги потащили в другую сторону двора вторую драгоценную ношу. Мы скрылись в густой траве, когда из подвала один за другим показались кладовщик и конюх.

Мы не догадались взять с собой нож. Пришлось крошить сыр камнем. Кругляш с трудом поддавался. Но оголодавшие пацаны взяли его штурмом. Мы сидели на корточках вокруг сыра, рвали его ногтями, зубами и жевали, жевали, жевали... Потом пришла сытость, сыр уже не лез в горло, а оставалась еще чуть ли не половина кругляша...

— Эх, сейчас бы корочку хлеба! — вздохнул я.

— С хлебом бы легко пошел, — прошамкал один из малышей, с отвращением засовывая новый кусок сыра в рот.

— Я бы кусочек сестре и Абхазу отнес, — полувопросительно сказал я.