Заря Айваза. Путь к осознанности

Орион рисовал акварелью, и его картины точно отображали те духовные изменения, через которые он проходил. Его акварели обладали прозрачностью и глубиной; можно было предположить, что все таинство пейзажей и вещей, запечатленных на его картинах, открывалось лишь его глазу, и зритель, всматриваясь в картины, как будто вступал с художником в некий тайный сговор. По линии отца его семья происходила из Черногории, он унаследовал типичную для черногорцев фамилию — Вуйович, но получил имя Орион, которое звучало так же гладко, как акварель, и слабо намекало на космические расстояния, прошлые жизни, в которых исчезала человеческая ничтожность. Незадолго до «Интенсива» он решил жениться на веснушчатой девушке с маленьким телом. Он готовился к поездке в Голландию, и этот «Интенсив» был его единственным за долгое время шансом достичь состояния просветления. Он ожидал многого от прямого переживания — стать понятнее самому себе, начать рисовать из самой сокровенной глубины души, а не следуя приемам, навязанным мастерами прошлого.

Судьба его семьи была известна лишь узкому кругу людей. Дед и отец вышли из войны коммунистами: дед был комиссаром батальона, а отец — молодым членом коммунистической организации, верным партии, как возлюбленной девушке. Когда в 1948 году начали проводиться аресты членов Информбюро, порицание и всевозможное унижение, что было типично для таких государств, его восемнадцатилетний тогда отец за семейным обедом заявил, что многие из его товарищей, лояльных коммунистов, арестованы и публично оскорблены, что постыдно для партии и страны. Пока он говорил, его дед, комиссар, угрюмо молчал, а затем выкрикнул: «Ты против партии! Знаешь, что это значит, ты, жалкое создание?» — «Я не против партии, я всегда готов умереть за нее, но я против таких методов. Там плохо попахивает. Мы боролись не за то, чтобы осуждали, арестовывали и стыдили порядочных людей». — «Ты мой единственный сын, но если скажешь еще хоть слово — я откажусь от тебя». — «Давай. Можешь даже пойти в комитет и донести на меня. Для меня больше всего важна истина. Ради этого я и вступил в партию».

После этого дед Ориона произнес слова, которые привели к семейной трагедии: «Я сделаю это. Клянусь своей честью! Отправлюсь завтра в комитет и доложу об этой скотине, которую породил на свет».

Бабушка молча слушала этот разговор, из-за которого над головой ее единственного сына нависла серьезная угроза. В ту же ночь она убила топором своего мужа, а затем повесилась сама…

Пока я смотрел за тем, как Орион медитировал с закрытыми глазами, в моем сознании за одно мгновение пронеслись образы, связанные с тем событием из его истории. Несколько минут я не мог отвести от него глаз. Это было довольно странным эффектом «Интенсива» — когда что-то важное происходило с участником тренинга, внимание Мастера помимо его воли приковывалось к нему. Интересно, что же с ним происходило? Буквально через пару секунд он встал, прошел мимо сидящих пар и направился ко мне. Он встал коленками на маленький коврик, поднял глаза, чтобы видеть мое лицо, и, словно вспоминая какой-то давний сон, тихо спросил меня:

— Происходит что-то странное… Во мне ничего нет. Просто бескрайняя пустота… как свет, распространяющийся по все стороны… Ничего нет.

— Сколько ты уже находишься в этом состоянии? — Мое лицо было невозмутимо, хотя я сам был переполнен волнением, как тогда, когда Стевича сказал мне, что ждал меня, зная, что я когда-нибудь навещу его.

Орион глядел на меня остановившимися глазами, словно читал истину внутри себя, высеченную на камне:

— С прошлого вечера?..

Я взял небольшую паузу, а затем, как курица, клюющая яичную скорлупу ради того, чтобы помочь выбраться встревоженному цыпленку, спросил:

— Теперь скажи мне… КТО ТЫ ЕСТЬ?

Он открыл рот наполовину, вытягивая руки ладонями вверх.

— Ну… Я… — В тот же момент он понял эту шутку Бытия, разыгрываемую людьми с незапамятных времен. Он дотронулся правой рукой до лба: — Я… О, Боже мой… вот оно!

Он опустился с коленок на пол, продолжая держать голову, и рыдал как маленький мальчик, который, наконец, нашел свою мать, он признал то, что угнетало его так долго.

После этого момента участники тренинга стали входить в состояние просветления у меня на глазах. Нет. Не сразу. Не все. Но вот свет озарял глаза — ее… его…

Я позабыл имена некоторых участников, и слова, которые предшествовали их просветлению. Но прямое переживание Истины Орионом осталось нетронутым в моей памяти: его выражение лица, то, как он держал голову, его глаза, смотрящие в Вечность, осознание жестокой шутки, в которую с ним так долго играл Творец, его слезы и просветленное выражение лица, с которым он возвращался к своему партнеру в диаде.