– Я жизнь свою просрала, а вы объявить победителя, жестоко… жестоко…
– Он что? Всё знал? Гад! – надула щёки Эльза, – надо же, никогда даже бровью не повёл, – и, развернувшись к вдове, прошипела, – он тобой брезговал…
Слаповский вскочил, по-петушиному выпятил грудь и также по-петушиному закричал:
– Я победитель! Я! Я! Победитель хотя бы потому что живой!
– Ну-у-у, это да! – пропел Роман Васенко, – преимущество налицо… Ты, поэтому яд ему в кофе сыпанул?
– Я не убивал! – в отчаянии взвыл Слаповский, – не убивал! Ненавидел – да! Но не убивал!
– Вы убивали друг друга с одинаковым отчаянием, – безнадёжно махнул рукой Исайчев, – но в физическом смысле слова ты его не убивал… успокойся.
Усачев, встал из-за стола и, потряхивая флягой у уха, пошёл в направлении шкафа с посудой. Приблизившись, вынул перочинный ножик, поковырялся в замке, открыл дверцу и, секунду вглядываясь внутрь полки, достал пузатую с разноцветными наклейками бутылку. Быстрым движением разорвал и отвинтил крышку. Отхлебнул, почмокал губами и перелил содержимое во фляжку.
– Ой! Ну просто ой! – возликовал Васенко. – Недремлющее око безопасности. Не дремлет нигде и знает всё. Пока ты, Михал Юрич, башку себе изломал – кто кого здесь отправил на небеса. Энтот главное узнал.
Усачев, усмехнувшись, и на ходу отхлёбывая из фляги, пошёл к Исайчеву:
– Что, майор, в детскую считалку «На златом крыльце сидели… кто ты будешь таков?» играть будем? Если есть что сказать – говори! Нет – разбежались! Твои сорок восемь часов закончились…
– Погоди, майор, – Исайчев ладонью отодвинул нависшего над ним Усачёва, – сядь на место и ответь – зачем ты заказал Гуидо такую же термочашку, как и у Бурлакова, при этом просил покупку не афишировать?
Усачев ещё раз отхлебнул из фляги, обошёл стол и, сев рядом с Василисой, заглянул ей в лицо, спросил:
– Ты веришь, что я не сделал Олегу ничего плохого?
Василиса осторожно провела ладонью по щеке Ивана Васильевича:
– Да! Ваня. Зачем ты купил эту чашку?
– Не веришь… Ну хочешь верить?
– Хочу, – едва слышно произнесла Василиса. – И прошу тебя, не пей!
Усачев положил фляжку на стол и отодвинул её от себя:
– Извини, употребляю, чтобы взбодриться, устал… Теперь про чашку… Занятная история… Как-то, сопровождая Олега в Африку на сафари, вышел к завтраку в таких же парусиновых белых штанах, как у него. Олег вида не подал, но вечером позвал к себе в номер и сказал тоном, не терпящим возражения: «Ты никогда не должен делать трёх вещей: первое, носить ту же одежду что и я. Второе – ездить на машине дороже моей. Третье – называть мою женщину „Бемби“. Для тебя она Василиса… Усвоил? Если усвоил, работаем дальше». Я усвоил, поэтому и не хотел, чтобы он знал о покупке. Просто я тоже люблю очень горячий сладкий кофе с молоком – термочашка – идеальный вариант.
Василиса слушала и едва кивала:
– Я знаю, Алька мог… Прости его… Ваня…
Усачев взял руку Василисы, поднёс к губам, поцеловал:
– Давно простил. В его стае по-другому нельзя… – Усачев обернулся к Исайчеву и, глядя ему в глаза, добавил, – ты, Михал Юрич, вроде сообразил, что я люблю её. Не усёк одного – люблю её, а не себя и причинить ей боль не могу. Альку пальцем не трогал…
Михаил кивнул:
– Согласен. Олега Олеговича убил человек, который знал, что в данный момент Василиса находится в резиденции. Он ведь не Бурлакова убивал, он убивал её…
– Ха-ха-ха, – захлопала в ладоши полупьяная Эльза. – И кто же из нас видит сквозь стены, Следопыт?
Исайчев вынул из кармана листок бумаги и в который раз пробежал его глазами, произнёс:
– Вы, фрау Леманн. Вы отравили своего брата.
Эльза выгнула спину, как от удара электрическим током, глубоко вздохнула и беззвучно ловя воздух чёрной дырой рта, захрипела:
– Я-а-а-а?!
– Вы точно знали, значительно раньше господина Усачёва, что Василиса где-то рядом и догадались, о чём вам в этот день сообщит Олег Олегович.
– Чушь! Бездоказательно! – пытаясь унять дрожь, бросила Эльза.
Михаил извлёк из кармана пиджака бант, который накануне из апартаментов Олега Бурлакова, принёс практикант Мамкин. Василиса, увидев его, вскрикнула, Эльза не шелохнулась, только ещё больше побелевший кончик носа выдавал её волнение:
– Эта старая тряпка не может быть доказательством… – сказала она дерзко.
– Правильно, – усмехнулся Михаил, – вы правильно определили возраст этой детали – банта, оторванного когда-то от блузки Василисы. Старая деталь! Ей больше двадцати пяти лет и вы её узнали также быстро, как узнали её, войдя в апартаменты к брату, сразу после завтрака. Вы собирались помочь ему разобрать чемоданы и увидели на подушке кровати Олега знакомый с юности бант. Тогда вы поняли, чья голова будет лежать на ней этой ночью. Никто и никогда не мог бы изменить вашего статуса при брате, кроме неё. – Исайчев посмотрел на Василису. – Быть выкинутой из тёплой, сытой жизни – нестерпимо, и вы решили поправить ситуацию. Тогда казалось в свою пользу… Вы не подозревали о существовании сына Олега? Это так? Это так!