Зарра. Том 1

Вдалеке, в лучах заходящего солнца, едва заметно витает голубоватый дымок с берега реки. Он, не поднимаясь высоко, тает в воздухе. В вечернем лесу сумерки сгущаются быстро. У костра, на берегу реки, сидит Мирза, наблюдая, как в пламени стремительно тает только что собранная им сухая хворостина. Он сидит и думает, куда же занесла его злополучная судьба. Пламя, срывающееся с хворостины вечерним ветерком, разрывается красными языками и, превращаясь в сизый дым, поднимется ввысь и растворяется там. Одиноко горящее пламя в лесу похоже на одинокого, потерянного в жизни человека.

Вечерний воздух наполнен тревогой, волнующим дыханием, таинственными знаками, множеством цветных загадочных существ. В небо из костра с шипением и уханьем вылетают искры, они подпрыгивают, как сверчки разметают в разные стороны. Тишину наступающей ночи нарушает только треск горящих сухих сучьев, сполохи разлетающихся во все стороны искр. Они, окрашиваясь разными цветами: нежно-голубым, светло-желтым, пурпурным, – огнедышащими дробинками выстреливаются из костра, оставляя за собой еле заметные горящие хвосты. Пламя поверхностно облизывает горящие обрубки хворостины. Оно стонет, вздрагивает, оставляя на них серо-голубые мазки нежного пепла.

Вдруг поднялся ветер, цвет пламени стал бледно-золотым. Оно резко срывается с костра огромными разорванными бледно-красными языками, отрывается от земли и исчезает в верхушках огромных темнеющих деревьев. Пламя сначала голубоватым язычком зарождается в самом сердце костра, поднимается, волнуясь, шипя, облизывая горящие сучья, становясь розово-бледным, даже золотистым с чернью, исчезает там, где начинается дым. И в этом пламени Мирзе видятся тысячи причудливых образов: густые леса-молчуны, поднебесный мир, то исполненный гневом, то смиряющийся, то страшный, то неведомый, то заманчивый. «Привет тебе, огонь! – шепчет молодой отшельник. – Ты живой, как человек. Ты в себе носишь свет, убивающий тьму, своим теплом побеждаешь холод. Ты приятен мне, приятен любому гунну из моего племени. Ты украшаешь наше одиночество, согреваешь нас, оберегаешь от злых духов, демонов и хищников. Ты, как голубая кровь, струишься в жилах огня, жгучим пламенем от него передаешься, растекаешься по нашим жилам, согревая, бурля и вдыхая огонь в наши сердца. Мы вдыхаем в себя твою магическую силу, твое тепло, твое сияние. Вот почему из наших уст и ноздрей струями и клубами исходит пар, как дым из твоего огня. Мы, гунны, являемся дыханием твоей жизни, твоего огня, твоим продолжением. Как только начинает иссякать сила твоего дыхания, убывает, гаснет сила гунна: из всех его кровеносных сосудов начинает вытекать жар жизни. В ночное время свет твоего огня затмевает звезды, в темных водах реки они сверкают сотнями маленьких плывучих, растягивающихся и блестящих бликов. Твой огонь нам, гуннам, так же ласков, открыт, как и огонь Солнца. Но огонь Луны холодный, заманчивый, как колдовской взор зеленоглазой ясновидицы. И чародейный огонь Луны, как блуждающий огонь зеленых чар старухи Пери, отражаясь на поверхности трясин, заблудившихся охотников заманивает в их губительные глубины».

Мирза об этом думал с грустью, палкой ковыряясь в мерцающих, как мириады звезд, углях. Вдруг он затрепетал. Неожиданно в сумерках на краю обрывистого берега от ствола березы отделилась тень. Сердце больно подпрыгнуло: «Неужели меня выследил лазутчик главной ясновидицы?» Нет, это был косуля, рогач. Завороженный костром, он неслышно прокрался к человеку, высоко и гордо подняв ветвистую голову, принюхиваясь и с храпом выпуская горячий пар из раздувающихся ноздрей. «Вот глупец, – подумал Мирза, – какая же сила влечет тебя к смертоносному огню?»