Защитники прошлого

Ему явно хочется спросить "почему?", но он догадывается, что мы не ответим. Ребе прикрывает глаза и начинает рассказывать о пророчестве Иезекииля и о странном видении колесницы. Мы внимательно слушаем. Точнее, внимательно слушает Карстен, а я наблюдаю за ним. Что происходит сейчас с моим напарником? Он смотрит на ребе и ловит каждое его слово и все же меня не покидает чувство, что ему не слишком интересен сам рассказ, ему нужно от ребе совсем другое.

– И все же, что именно вам хотелось бы знать?

Ребе так и не удалось скрыть свое любопытство. А я смотрю на его веселые морщинки и меня переполняет чувство гордости. Кругом бушует смерть. Самому ребе и его внуку Янкеле осталось жить меньше двух месяцев. Но ребе Менахем не созерцатель, он боец. По улицам и бункерам гетто уже ходит его галахическое постановление о праведности сопротивления. Сам он никогда не держал в руках винтовку, зато он презирает врагов и будет вести обычный образ жизни вопреки всем оккупантам и нацистам. Через полтора месяца он будет проводить пасхальный Седер в этой квартире и Янкеле получит свой "афикоман" из серой и военной, но абсолютно кошерной муки. А сейчас ребе интересно и это тоже образ жизни. Карстен, заикаясь и с трудом подбирая ивритские слова, объясняет.

– Так, говорите, "Меркава" летает? – смеется Зиемба.

По его еще не старому лицу во все стороны разбегаются веселые морщинки.

– Ну что вы, уважаемые – он продолжает улыбаться – "Меркава", это понятие более духовное, чем материальное.

– "Более"? – переспрашиваю я.

– Что мы знаем? – задает он вопрос не требующий ответа – Однако полагаю, есть у "Меркавы" и материальная сторона.

Он делает внушительную паузу, задумывается.

– Порой так трудно провести границу между аллегорией и реальностью – говорит он – Так и с "Делами Меркавы". Некоторые видят в этом откровенную аллегорию и их можно понять. Посудите сами, разве может на самом деле существовать существо с четырьмя лицами?

Он хитро смотрит на нас и ждет ответа. Я чувствую себя учеником ешивы, в которой никогда не учился и робко отвечаю:

– Для Всевышнего нет невозможного. Это мы не всегда в состояние осознать то что видим и это …

Он прерывает меня и продолжает:

– …Это наши недоразвитые чувства трансформируют увиденное в привычные нам формы, упрощая содержание и отсекая недоступные нам обертона сущности.

– То, что мы видим, может оказаться лишь "плоской" проекцией истинной картины,

Это добавляет Карстен и ребе одобрительно кивает. Кажется, сейчас он скажет: "Неплохо для начала, хотя вам бы не помешало немного поучиться". Но ребе говорит совсем другое:

– Вот скажите мне, что нужно, чтобы поднять в воздух ну, скажем, аэроплан?

– Крылья! – не долго думая ляпаю я.

– Нет. Крылья нужны ему, чтобы держаться в воздухе, а поднимает его бензиновый мотор за счет энергии сгорания. Понимаете?

Мы не понимаем и вопросительно глядим на ребе. Он усмехается и повторяет:

– За счет энергии… Но ведь энергия может быть разной.

У меня ёкает в груди. Не знаю что именно означает это слово, но что-то промелькнуло на самой грани сознания быстрым, мгновенным холодком. Промелькнуло и исчезло. Ёкнуло.

– Что мы знаем об этом? – продолжает Зиемба – Некоторые считают силой правильно сказанное слово…

Что он имеет ввиду? То, что слово может двинуть вперед армии или послать миллионы на стройки века? Или само слово может творить?

– А иным не нужно и слова, достаточно лишь мысли или очень сильных чувств…

Ненависти, например. Странно, почему я подумал об этом?

– Меня никогда не привлекала эта сторона знания. И все же иногда я думаю об этом, не могу запретить себе думать… Можно ли поднять аэроплан в воздух силой мысли?

Он испытующе смотрит на нас и продолжает:

– Наши мудрецы писали порой удивительные вещи и не все, что ими написано, следует считать аллегориями. Думаю, что в прежние времена у людей были необычные умения, давно забытые.

Он снова задумывается.

– Может и хорошо, что они забыты… Хотя и новые умения немногим лучше.

Нетрудно понять, о чем он. Это и пулеметы, из которых так удобно стрелять в толпу. Это и танки, которыми так легко разрушать дома. Это и колючая проволока, разгораживающая жизнь и смерть.

– Евреи многое умели, ребе? – спрашивает Карстен – Почему же мы все забыли?

"Мы"? Давно ли он стал евреем?

– Ерунда – смеется Зиемба – Мы умели не больше других, просто мы лучше знали, что можно, а что нельзя. Но даже и это знали не мы одни. Некоторые думают, что иудаизм – это религия. Наивные люди, они не понимают, что это нечто большее…

Что же это? В наших глазах вопрос.

– Это образ жизни. Поэтому ростки иудаизма возникают даже там, где никогда не слышали имени Всевышнего.

Я вспомнил обледеневших пилотов в гренландской пещере. Неужели они поняли что так нельзя и похоронили себя вместе со своими машинами. И как именно "так"? А Отто Ран? Оберштурмфюрер СС Отто Вильгельм Ран. Эсэсовец, собирающийся покинуть "славные" ряды. Что он понял там, на промерзшем плато? Что заставило его снова похоронить виманы, добавив к ним незадачливого Дункле. Наверное, он тоже решил, что "так" нельзя.