Обхватила его за голову, прижимая к себе ближе, а хочется, до безумия хочется под кожу себе запустить. Или самой в него окунуться, чтобы изнутри чувствовать его сердцебиение дикое, как оно с моим перекликается. Мурашки эти ощущать под кожей, когда касается вот так нагло. Так дерзко, что стонать хочется, а я губы до крови кусаю. Свои и его. Прохладный воздух груди коснулся, и я всхлипнула ему в рот.
— Теееем, — тихим стоном, когда грудь сжал ладонью.
То притягивать его к себе, от отталкивать, чтобы в глаза посмотреть, как в них безумие пляшет, как дикими порывами ветра в глазах его носится. И в них не только похоть, но и яростное желание наказать. Будто своими прикосновениями чужие стереть хочет. Только на мне не остаются чужие. Я сама их не чувствую, как мне дать тебе это понять?
Прильнула к губам:
— Твоя. Чувствуешь?
Выгибаясь навстречу его ладони, лихорадочно задираю его рубашку, со стоном касаясь обжигающей кожи.
Наклониться, чтобы языком по шее его пробежаться, и снова мурашки от терпкого вкуса его кожи.
— А что потом? После того, как убьешь?
ГЛАВА 12. Артем, Нарине
Смотрю в ее затуманенные глаза и на губы припухшие, чувствую, как льнет ко мне сама, как тает в руках, податливая и в то же время гибкая, как кошка. Извивается, прижимаясь, и отталкивает, а потом снова к себе. А меня от этой игры то в жар, то в холод швыряет. Знала б она, что творит со мной, как снова крепко захлестывает удавку на моей шее своими тонкими пальчиками.
Когда кожи под рубашкой коснулась, глаза закатил от кайфа запредельного и тут же за волосы на затылке схватил ее, оттягивая от себя, заставляя запрокинуть голову.
Взглядом по губам скользнул вниз к груди с бесстыже торчащими сосками, к стройным ногам, которыми бедра мои обвила, и снова в глаза посмотрел:
— А потом… потом воскрешу и снова убью.
В голове пульсирует, что скоро меня хватятся, а вместе со мной и ее.
Стиснул челюсти и дернул корсаж вверх, закрывая грудь, поправляя рукав на место, другой все еще лаская ее бедро под платьем. Потом волосы ей пригладил. Дыхание Нари такое же рваное, как и у меня. Думает, отпущу ее сейчас? Черта с два… Мне нужно знать, насколько она моя. Убедиться в этом снова. Сейчас.
И в ту же секунду резко отодвинул полоску белых, кружевных трусиков в сторону и провел пальцами по нежной плоти, продолжая смотреть в глаза и зло усмехаясь, когда всхлипнула.
— А ты чувствуешь, насколько моя? — раздвигая мягкие складки и сжимая двумя пальцами клитор, а потом скользя чуть ниже к самому входу, дразня и едва проникая внутрь, продолжая смотреть в глаза и выдыхать в ее широко открытый рот, — чувствуешь, Нариииии, насколько ты хочешь быть моей?
И легкий толчок, и еще… Неглубоко, скользя вверх и вниз, цепляя клитор, дразня и останавливаясь.
Губы в миллиметре от ее губ, не целуя и пожирая взглядом, как искажается лицо Нари от наслаждения, от каждого движения моих пальцев. Такая податливая и чувствительная.
— Давай… молча, девочка, покажи, насколько ты моя, — быстрее растирая большим пальцем клитор, видя, как румянец заливает ее щеки и закрываются в изнеможении глаза. Сам приоткрыл рот, сжирая ее тихие стоны и сатанея от того, как тесно внутри нее, тесно, горячо и тааак влажно, бл**ь, что хочется проникнуть резко и на всю длину.
Сжимает слегка мои пальцы, а меня от ее пульсации трясти начинает, и пот по спине градом катится, — Покажи и отпущу тебя к гостям… давай, маленькая. Сейчас.
Вцепилась пальцами в его плечи, закатывая глаза от нарастающего волнами удовольствия. Он все быстрее двигается, а меня на части рвет от его прикосновений и кричать хочется о том, как я его чувствую. Так, что кажется, если остановится, я умру. Распахнула глаза, кусая губы, впиваясь взглядом в его лицо напряженное. На то, как рот открыл, как глаза свои голубые прищурил. По вискам капли воды катятся, а мне каждую слизать хочется. Только бы не закричать…
В глаза его смотрю и вижу, как в них море черными волнами бушует. И меня срывает одной из этих волн. Прикусила запястье, чтобы не закричать от безумного наслаждения, пронзившего тело. Нереально острого оргазма. До слез. В его взгляде триумф напополам с какой-то болью, а меня все еще колотит от бешеного удовольствия. Когда опустил меня на пол, обвила руками его шею и начала хаотично целовать, шепча, как сильно люблю его.
— Не могу без тебя, веришь? — В глаза его смотрю и снова к губам, — люблю тебя, Теееем…
Перехватил губами ее стон, зажмурившись до красных кругов перед глазами, пока ее трясло от наслаждения в моих руках, поглаживая пульсирующую плоть, продлевая ее удовольствие и собственную агонию. Потому что это, бл**ь, мазохизм — чувствовать подушечками пальцев, как дергается под ними твердый клитор, какая она мокрая и горячая чуть ниже, и застонать самому сквозь стиснутые зубы, представляя, как под эту пульсацию я вхожу в нее уже членом.