Завтра будет вчера

Мучительно долго, неторопливо, осторожно… давая мне привыкнуть к себе, завораживая синим огнем взгляда. А мне коснуться его хочется пальцами, проверить, такой ли он горячий, как кажется. Потому что прожигает насквозь.

Молча кивнуть. Я всегда чувствовала тебя, Артем. Ты же знаешь это, но никогда вот так… полно. Идеально. А потом распахнуть глаза, понимая, насколько изменились его толчки. Нет… мои ощущения. И он видит эти изменения в моем взгляде. Его верхняя губа подрагивает, открывая белоснежные зубы, а я глотаю открытым ртом воздух от очередного движения. Мириады импульсов под кожей: от губ до пальчиков ног, поджимающихся в предвкушении удовольствия. Сильнее стискивать его пальцы, впиваясь в них ногтями, чувствуя, как теряю контроль над своим телом. Оно в его полной власти.

Ускоряет темп, все сильнее сжимая мои скулы… И меня срывает в эту самую бездну. Безжалостно. Одним толчком. С громким криком и слезами по щекам. Падаю вниз, выгибаясь под ним от бешеного ощущения полета. Когда невозможно дышать, и ты хватаешь воздух открытым ртом. Когда отказывают все части тела, и только сердце отстукивает мгновения до твоего окончательного падения. Падай со мной. Лови меня, любимый.

* * *

Выгнулась подо мной, и я с хриплым стоном сжимаю ее сильнее, чувствуя, как сокращается вокруг моего члена. Твою мааааать. Маленькая. Охренеть, какая же ты чувствительная. Не думал, что сейчас дашь мне это… Не надеялся даже, что в первый же раз получится, и от одного осознания, и от того, что сжимает мой член быстрыми спазмами, вздрагивая подо мной, я срываюсь следом за ней, с громким гортанным стоном, двигаясь так быстро, что из глаз искры сыплются, а я в глаза ее смотрю остекленевшим от оргазма взглядом, а они закатываются от бешеного удовольствия. Настолько острого, что я рычу, стискивая ее бедра сильнее и изливаясь в нее до бесконечности долго.

С последней судорогой впиваюсь в ее рот жадно и дико… уже не жалея. Так, как хотел всегда. Кусая и пронизывая языком, тяжело дыша в губы. Подрагивая вместе с ней. Приподнялся на локтях, обхватывая ее под поясницу и перевернулся вместе с ней на спину, укладывая на себя, прижимая так сильно, что, кажется, раздавлю, под кожу к себе, в вены. Чтоб травила дальше, выжигала все, кроме своего запаха и вкуса. В голове все еще ее лицо во время наслаждения, как рот широко открывает в крике и глаза закатывает, как искажаются ее черты… Красивая. Такая красивая, когда вот так стонет и выгибается подо мной.

Ладонью по ее мокрой спине провел, понимая, что мне было мало. Ничтожно, катастрофически мало. Отдышусь, и мы начнем сначала, девочка.

А потом услышал, как ее дыхание выравнивается, и мои пальцы сами по узкой спине узоры рисуют. По позвонкам, ниже к ямочкам на пояснице, к округлой попке и снова вверх к затылку. Расслабляется на мне, а я от кайфа все еще напряжен. Оргазм растянулся на вечность. Ментальный. Ничем не уступающий в своей яркости от настоящего. Я, бл**ь, ждал этого с того момента, как впервые ее увидел. И оно того стоило… Она стоила того, чтобы ждать ее вечность.

Понимаю, что не усну до утра… потому что не хочу глаза закрыть и понять, что мне все снится. Хочу удерживать это счастье руками и не просыпаться. Контролировать ее дыхание, сон и видеть взгляд, когда проснется от того, что я снова вошел в нее.

— Маленькая, ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю за эти дни. Ты ходить разучишься и даже сидеть. До смерти залюблю.

Не слышит. Спит. Нанервничалась, умаялась. Перевел взгляд на часы — скоро светать начнет. Ее хватятся часов в восемь-девять утра. Около десяти найдут записку. Представил себе лицо Сафаряна в этот момент и ухмыльнулся — я бы хотел это видеть своими глазами. Его взгляд, когда поймет, что единственная дочь сбежала с русским охранником. Предала и опозорила его. Это будет мой второй удар, Карен… но Бог любит троицу. Третий ты получишь через несколько дней, когда все твои поставщики откажут тебе в сделке, потому что им предложили цену повыше, а ты не сможешь ее перебить, потому что твои кредиторы не только не дадут тебе новых кредитов, но и потребуют срочных выплат по старым.

ГЛАВА 17. Нарине

— Капралов, твой кофе остыл уже, — выдыхаю онемевшими от поцелуев губами ему в рот и ловлю его тихий смех. Отстраняется от меня и, резко притянув к себе за запястья, впивается губами в мой рот. Так же резко отпускает, и у меня подкашиваются колени, а он снова смеется.

— Это мой сладкий десерт к кофе, — отворачиваясь от меня и опустошая одним глотком чашку.

— Армянский кофе принято пить горьким и горячим, между прочим.

— А у нас, у русских, если девушка подает кофе в твоей рубашке на голое тело — это приглашение к сексу, а не к завтраку… между прочим.

Стискиваю пальцами рубашку, распахнутую на груди, пытаясь разглядеть на полу пуговицы, которые он диким зверем сорвал с нее до того, как опрокинул меня спиной на кухонный стол.

— Я учту. И обед накрывать буду уже в шубе… на голое тело. Не завидую я тебе — разоришься со мной, Капралов.