Завтра будет вчера

Я смеюсь сквозь слезы, сжимая пальцами телефон и глядя на распечатку стоимости всех необходимых анализов, которую мне отправили из клиники в Ереване. Если бы я могла, маленький мой…

— Мам… бабушка сказала, что я на свой день рождения буду в больнице, наверное. Мама, пожалуйста, приезжай ко мне.

Кусаю костяшки пальцев, чтобы не зарыдать в голос, касаясь пальцами листа бумаги формата А4, лежащего на столе.

— Хорошо, любовь моя. Мама приедет, если будешь слушаться бабушку и хорошо кушать. Договорились?

Улыбнулась его звонкому "Да" и отключила звонок, попрощавшись с сыном.

Иногда мне казалось, что его болезнь — это наказание мне. Но не за то, как я поступила со своими родителями, а за то, как позволила себе отнестись к еще не рожденному ребенку. За то, что посмела даже в мыслях отказаться от него. Я думала, что ненавижу его… сутками напролет искала в интернете на специальных форумах женщин, готовых забрать моего ребенка сразу после родов. И даже начала переписываться с одной из них… Пока не узнала, что плод болен, что у него серьезный порок сердца, лечение которого потребует не одной операции. Не знаю, что во мне тогда сломалось окончательно. Почему ненависть, которую я испытывала к человечку в себе, вытеснило дикое желание спасти его жизнь любыми средствами вперемешку с чувством вины перед ним.

В день, когда возвращалась из больницы, неожиданно для самой себя попросила таксиста сменить маршрут и поехать на кладбище, где до позднего вечера сидела перед могилами отца и брата и разговаривала. Просила у них прощения за то, что не смогу избавиться от этого ребенка. За то, что дам ему их фамилию и буду с гордостью рассказывать, чей он внук, чей племянник.

Смотрела на армянские буквы, выведенные на черном граните памятника, и знала, как именно его назову. А разве могли быть другие варианты? Вернуть нам с мамой Артура хотя бы так.

Иногда я держала сына на руках, касаясь губами тоненьких пальчиков и мысленно разговаривала с отцом:

"Я знаю, ты бы не сдержался, отец. Я знаю, твоя броня лопнула бы, как мыльный пузырь, от его первой улыбки. Сколько бы ты смог продержаться без того, чтобы не увидеть свою кровь и плоть? Маленького Сафаряна. Он продолжит твой род, папа. "Русский выродок" с именем твоего сына и твоим именем вместо отчества. Ничего от НЕГО. Он наш малыш. Твой. Когда он вырастет, я и его бабушка будем рассказывать ему о тебе, о твоем отце и о деде. Все, как ты когда-то мечтал, ты помнишь, папа?".

Нам пришлось уехать в Армению, потому что здесь у мамы все еще были связи и дом моего дедушки, долгое время стоявший пустым. Только мы с ней ошибались, думая, что на родине нам будет легче. А, впрочем, подозреваю, мама знала, что нас ждет, просто не хотела расстраивать меня заранее. Потому что если я считала, глядя в иллюминатор, что оставила Ад позади, то я горько ошибалась, потому что привезла свой Ад с собой.

Ад, в котором близкие, родные люди не просто отвернулись, а прилюдно проклинали, захлопывая двери перед моим носом, обвиняя в смерти отца и брата именно меня. Все те же обвинения, но там, среди гор и произнесенные на родном языке, они стальными пулями впивались в сердце, застревая в нем и с каждым разом проникая все глубже и глубже, с каждым движением заставляя морщиться от почти физической боли.

"Убирайся из моего дома, Лусине. Я не хочу видеть ни тебя, ни твое дрянное отродье, погубившее моего сына и внука. Я буду заклинать своих детей и родственников отвернуться от вас так же, как ты отвернулась от своего мужа ради этой дешевой подстилки. У тебя было время образумиться и ухаживать за ним, а что ты выбрала? Вы не получите ни копейки. Будь ты проклята вместе с ублюдком, которого ждешь. Пусть он сгниет в твоем чреве и тебя за собой утащит, проститутка"

Слова моей бабушки… Не знаю, кому из нас они причинили большую боль — мне или матери, всегда с уважением относившейся и к ней, и к моему отцу. Потом мама сама мне скажет, что ни один обычай, ни один закон, никакие трудности не должны заставить настоящую мать отказаться от своего ребенка.

Мы смотрели с ней вместе ролик, в котором ребенок упал в загон со львами, и никто из его родителей не бросился вниз, чтобы спасти дочь. Стояли, плакали, кричали, просили о помощи. А я закрывала глаза и думала о том, что едва не сделала самую большую ошибку в своей жизни, едва не отказалась от того, за кого должна бросаться с ногтями и зубами даже на самых опасных хищников, как бы страшно мне ни было.

Мать продала дом своего отца — единственное имущество, доставшееся ей в наследство после того, как младший брат проиграл все, чем когда-то владел дед, и нам удалось купить небольшую квартиру в одном из старых районов Еревана.