Симптомы депрессии в различных ее формах проявляются по-разному. У меня были пациенты, которые отказывались от пищи и не могли спать. А были те, которые слишком много ели и чувствовали такую усталость, что буквально не в силах были утром встать с кровати. Некоторые не могли принять самого простого решения и тихо отгораживались от мира в своей беспомощности. Другие громко кричали и спорили всегда и со всеми. Такие противоречия осложняют лечение. Если у женщины обнаруживается рак груди, то по результатам гистологического анализа можно определить самую подходящую методику лечения. Если выявляется депрессия, пациент может пройти общие психологические тесты, но наиболее эффективное в его случае лекарство будет подобрано только методом проб и ошибок. В лечении этой проблемы анализ крови не поможет.
И это возвращает нас к поиску биологического виновника депрессий. Прослеживая действие случайно открытых первых антидепрессантов в обратном порядке, ученые установили, что они повышали активность моноаминовых нейромедиаторов[36]
: норэпинефрина, дофамина и серотонина. В 1965 году ученый из Массачусетского центра психического здоровья Джозеф Шильдкраут обнаружил, что в организме больных депрессией уменьшается содержание продукта распада норэпинефрина под названием метокси-гидроксифенил-гликоль (MHPG). Это заинтересовало ученых с той точки зрения, что появился способ для измерения депрессий. Если бы мы научились определять дефицит этого нейрохимического вещества, мы получили бы возможность диагностировать подобные расстройства и бороться с ними на биологическом уровне. Передовые по тем временам работы Шильдкраута позволили выдвинуть моноаминовую гипотезу, согласно которой это заболевание вызывается дефицитом трех перечисленных выше нейромедиаторов – «гормонов счастья». Большинство исследований ученых и попыток создания новых методик лечения с той поры сосредоточились на поиске путей коррекции именно этого дефицита.Новая эйфория
В 1970 году, только что закончив колледж, я поступил на работу в Массачусетский центр психического здоровья и сразу был захвачен водоворотом новых веяний в психиатрии. Шильдкраут стал моим научным руководителем, и я получил отличную возможность из первых рук узнать о биологической теории возникновения расстройств настроения. Через два года я поступил в Высшую школу медицины Питтсбургского университета, где начал ежедневную практику в качестве психоаналитика и продолжил заниматься получившей тогда развитие наукой о мозге. В Высшей школе все активно изучали MHPG, и я тоже начал исследования, связанные с измерением уровня абсорбции красными кровяными тельцами ионов лития как инструмента для классификации различных видов депрессии. Я замораживал анализы мочи больных шизофренией и отправлял на исследование Лайнусу Полингу в Стэнфордский университет, внедрял компьютерные программы для анализа полученных данных, выступал со своими выводами на психофизиологической конференции. Как ученый, я был охвачен страстным желанием превратить психиатрию в «материальную науку».
Примерно тогда же в одном из научных журналов я наткнулся на статью о психиатрической клинике в Норвегии, где пациентам предлагались либо медикаментозные методы исцеления депрессивных расстройств, либо ежедневные физические упражнения. Для меня это был шок: соответствующие лекарства только начали применять, и результаты постепенно трансформировали наши представления о лечении этого заболевания. А тут норвежский госпиталь предлагает людям с тяжелыми депрессивными расстройствами заниматься физкультурой. И это работает! К сожалению, новая методика не прижилась, а сведения о ней затерялись. В те времена, когда мы только проникали в глубины мозга, необходимы были «материальные научные достижения».
Вернувшись в интернатуру Массачусетского центра, я оказался уже на гребне другой волны – «помешательства» на беге. В Бостоне, где расположен центр, жил олимпийский чемпион по марафону Фрэнк Шортер, участвовавший в известных бостонских марафонах. У нас был знаменитый бегун на длинные дистанции и популяризатор бега Билл Роджерс, который между 1975 и 1980 годами выиграл четыре марафона в Бостоне и Нью-Йорке. Он призывал всех заниматься бегом. Случилось явление, которое мы назвали эндорфинным бумом.