– Но я не могу! Мне нечего давать! Я ничего не делал! Я даже не знаю, что ты… Нет, перестань. О боже мой! Боже! Пожалуйста, не надо. Пожалуйста!
Потом он кричит. Я слышу один глухой стук, потом другой, как будто выбивают тесто в задней комнате какой-то грязной пиццерии. Затем голос Дэвида затихает, сменяясь сальным урчанием уличного движения и певцом регги, настаивающим, несмотря на все доказательства обратного, что все образуется.
Я слушаю еще десять минут, мои руки сжимают край стола так крепко, что ногтевая ложа становится белой, затем красной. Но слов больше не слышно. Наконец, омертвевшими и дрожащими пальцами я переворачиваю кассету и снова нажимаю «воспроизвести». Другая сторона девственно чиста, безмолвна. И все же я включаю ее, пока обдумываю запись. Мужчина на кассете, должно быть, один из головорезов, нанятых
Искал ли человек программу, написанную Дэвидом Адлером, которая снимала деньги с сайта? Хранил ли он их на каком-то внешнем диске? Передал ли он программу после предполагаемого избиения? Он отказался? И если он отказался, что с ним стало потом? Мои мысли невольно уносятся к цементным заводам вдоль Говануса, к разрушающимся опорам у Вест-Сайдского шоссе, к сгоревшим зданиям Южного Бронкса. Даже в таком многолюдном городе, как Нью-Йорк, есть очень много мест, где можно спрятать тело, если вы не хотите, чтобы его нашли.
Без тела, без ответов я остаюсь с этой записью. Теперь я понимаю, что не могу рисковать, отдавая ее Ирине. Она могла бы передать ее своему отцу, и запись наводит на мысль о том, что ее отец делает с людьми, у которых есть вещи, которых у них не должно быть, которые знают то, чего им знать не следует. Зря я написала ей, не подумав. Мог ли человек, напавший на Дэвида Адлера, знать, что его записывают? Мог ли он рассказать отцу Ирины? Что эти люди сделают со мной, если обнаружат, что у меня есть эта запись?
Так что Ирина не может получить кассету. То же самое касается Джейка. Но я не могу уничтожить ее. Пока нет. Я должна Дэвиду Адлеру. И я должна себе. Услышав свой голос на пленке, найдя ту записку под своей дверью, я понимаю, что мне предстоит сыграть в этом еще какую-то роль. И какая-то ужасная, нуждающаяся часть меня хочет сыграть ее. Однако пока эта роль совсем небольшая.
Я звоню в полицию.
– Здравствуйте, – говорит секретарша. – У вас чрезвычайная ситуация?
– Больше похоже на трагикомедию, – отвечаю я ей. – Или, возможно, просто фарс.
Оказывается, администраторам плевать на жанр. После краткого изложения ситуации, она предлагает мне просто прийти в участок. Поспешно попрощавшись с Эстебаном, я выбегаю из здания в яркий день, сжимая диктофон обеими руками, шагая достаточно быстро, чтобы мне не пришлось думать о том, куда ноги несут меня.
Глава 9
Уголовный кодекс
Мне нравятся ритуалы. Мне нравится рутина. Продавец в китайской забегаловке на углу знает, что я закажу. Несколько барменов смешивают мне водку гимлет, прежде чем я переступаю порог. Так что это небольшое утешение – снова оказаться в том же полицейском участке, в той же обшарпанной комнате для допросов, уставившись через стол на Пола Дестайна, который выглядит еще более ястребиным, чем когда-либо. На этот раз к нему присоединяется напарница, которая с сокрушительным рукопожатием представляется детективом Луцки. Она на фут ниже Дестайна, с крашеными светлыми волосами, собранными сзади в низкий хвост, и широкими плечами, обтянутыми фиолетовым свитером. Ее тональный крем на тон светлее, чем смуглая кожа ее шеи; тонкая полоска розовой помады словно запачкала ее рот. Я видела кирпичные постройки с более явными женскими атрибутами.
– Приятно видеть вас снова, мисс Пэрри, – говорит Дестайн.
– Обстановка, атмосфера – я не могла оставаться в стороне.
– Пол ввел меня в курс дела, – вставляет Луцки. – Вы та девушка, которая обнаружила передознутого на Томпкинс-сквер. Вы здесь из-за этого?
– Нет, совсем по другому поводу. У меня есть доказательства. – Я кладу диктофон на стол с тихим пластиковым звоном. – Это связано с делом о пропавшем без вести. Том самом, о котором я спрашивала вас на прошлой неделе, – говорю я Дестайну. – Риторически.
– Риторически, – вторит он. – Как я мог забыть. – Он опускает взгляд на диктофон. – Что это за улика, мисс Пэрри? Что все это значит?
– Я надеюсь, вы мне расскажете, – отвечаю я.
Я делаю глубокий вдох, впуская воздух через нос, а затем выдыхая через рот точно так же, как я это делала раньше, по кругу в начале каждой сцены учебного занятия. Я заставляю свои задранные, напряженные плечи опуститься, затем начинаю.