Здесь, в темноте

– Тс-с-с. Никаких разговоров о работе. Мы празднуем рождение какого-то парня. Его зовут Иисус. Ему бы на Бродвей. Вот он точно умеет удерживать толпу. Итак, чего бы ты хотела? Мартини с водкой? С изюминкой?

Мое лицо опускается на какой-то нижний этаж, и я отворачиваюсь, занимаясь банкой каштанов, чтобы он не увидел.

– Выпивка с неожиданным финалом? – спрашиваю я. – Обожаю.

Роджер отправляется на поиски шейкера и велит мне убрать его подарок под елку, где я засовываю его в кучу опавшей мишуры и сосновых иголок. Для Шерил я купила несколько шикарных сортов рассыпного листового чая. Я действительно не знала, что подарить их детям – Марку, второкурснику колледжа, и Кэсс, выпускнице средней школы. Чего бы я хотела в их возрасте? Наркотики получше? Уединения? Не могу дать им чего-то из вышеперечисленного, поэтому принесла шоколад.

Роджер вкладывает мне в руки коктейль, включает диск с клезмерской музыкой и идет звать детей: входит Марк, сжимая в руке свой iPhone, который пищит через нерегулярные промежутки времени. Кэсс, вся в черном, за исключением полосатых чулок, отказывается поднять свою выкрашенную в розовый цвет голову от сборника эссе Симоны де Бовуар.

– Вивиан, – говорит Роджер, – спроси Кэсс о школе.

Благодаря напитку я соглашаюсь:

– Как дела в школе?

Кэсс закатывает свои сильно подведенные глаза.

– Эм… нормально. Уже подала заявления в колледжи, так что, в принципе, могу просто сидеть и ждать.

– Она собирается в Колумбийский! – восклицает Роджер.

– Не собираюсь. Папа заставил меня подать заявление заранее. Но я лучше подожду, пока меня не примут в какое-нибудь приличное место очень далеко отсюда. Я с легкостью сдала экзамены, так что обязательно примут.

– Что ж, – говорит Роджер, – посмотрим, заплачу́ ли я за это.

– Папа, мы можем не делать этого сейчас? Не перед гостями? Марк в Корнелльском, и ты, очевидно, платишь за него.

– Вивиан не гостья. Она мой самый ценный сотрудник. И Марк не моя дочь. У него больше перспектив.

– Это правда, – говорит Марк. Его телефон пищит в знак согласия.

И люди еще удивляются, почему у меня в закладках операция по перевязке маточных труб.

Прежде чем меня охватывает семейное блаженство, Шерил объявляет, что обед готов, и мы направляемся к столу. Роджер наливает мне бокал чего-то изысканного и красного, и к тому времени, как я его допиваю, я уже не так отчетливо осознаю свой голос, каждый жест, те огромные усилия, которые требуются, чтобы вести себя как нормальный и приятный человек. Гусь плотный и маслянистый. Такое я не переварю, но я проглатываю немного зеленой фасоли, хлеба и половинку батата. Я обнаруживаю, что до тех пор, пока я добиваюсь некоторого прогресса со своей тарелкой и киваю, когда это уместно, семья Роджера в конце концов забывает обо мне, занявшись старыми обидами. Если у меня затуманятся глаза, я даже смогу притвориться, что нахожусь в безопасности в темноте театра и смотрю очередную неблагополучную семейную драму, хотя в этой драме настоящая еда и дружелюбие выше среднего.

Поиграв с порцией сливового пирога, я позволила Роджеру порадовать меня еще одним бокалом бургундского. Мы все возвращаемся на диван. Сейчас меня шатает, но я делаю вид, будто это шаркающий танец. Шерил выключает клезмерскую и ставит запись «Мессии», отчего в гостиной как будто становится намного теснее. На скрипучих коленях Роджер опускается на пол и достает из-под елки несколько подарков.

– Мы открыли большую часть утром, – извиняющимся тоном говорит он. – У меня, возможно, теперь носков хватит на сто лет вперед. Но у нас есть пара вещей для тебя.

– Роджер, пожалуйста, я не…

– Да ладно тебе. Конечно, ты хочешь. Каждый должен иметь возможность открыть подарок на Рождество или Хануку. Но не на Кванзу. Это ненастоящий праздник.

– Папа! – восклицает Кэсс. – Это расизм!

Он поднимает бутылку джеймсона.

– Дети, посмотрите, что принесла Вивиан. Подарок – и он предназначен не для моих ног. Вивиан, ты слишком добра ко мне.

Не думаю, что я когда-либо была слишком добра к кому-либо.

– Если ты не хочешь носки, – говорит Шерил, появляясь из кухни с тарелкой имбирных пряников в виде человечков, – тебе не следует всегда просить их. Вот, Вивиан, пожалуйста, ты почти ничего не ела, возьми печенье.

Я беру человечка с подноса и откусываю ему голову. Роджер протягивает руку к остальным подаркам, которые я принесла. Шерил воркует за чаем, в то время как Марк за раз проглатывает плитку шоколада ручной работы точно так же, как змея могла бы проглотить мышь. Кэсс передает свою шоколадку брату.

– Шоколад, пожалуй, одна из самых эксплуататорских отраслей в мире, – говорит она.

– С этим все нормально, – возражаю я.

– Все равно раздражает, – не унимается она.

– Вот, – говорит Шерил, протягивая мне подарок. – Твоя очередь, Вивиан.

Я разрываю бумагу, неуклюже открываю коробку и вытаскиваю комковатый синий шарф, от прикосновения к которому у меня чешутся руки.

– Тебе нравится? Сама вязала. Я научилась вязать. Это словно медитация для моих рук.

– Мы все получили по шарфу. – Роджер приподнимает бровь. – Разве не здорово?

Я завязываю шарф на шее.