Зеленые яблочки (СИ)

До Егора доходили все деревенские слухи. Но он все молча усмехался на такие догадки. За эти месяцы он стал еще больше неразговорчив, суровая складка разделяла его лоб, когда он хмурился. Никто не мог понять, о чем он все время думает? — Видать доходы считает, — подначивали за глаза мужики, когда видели его задумчиво едущего на коне по улице. Мысли Егора были скрыты ото всех. Паранька тоже не могла понять — ну чего ему надо? И так дом ломится ото всего. Нет, мало ему. Все ездит. Она не вникала в дела отца и мужа, но всегда злилась, когда те запирались в спальне родителей.

— Отцу все мало, этот, видно, такой же, — жаловалась она матери.

* * *

Алексей, стоя за прилавком, жадно слушал последние новости из хутора. Мария, ходившая на хутор за внучатами, громко рассказывала, что сыну некогда возиться с детьми и те все время у соседей.

— Надоели уж им, — говорила она, — у самих, Дашка как дите. Михаил носит ее на улицу посидеть. Ой, а высохла то вся, бледная, — она поглядывала на собравшихся в лавке слушателей, — уж сколь не лечили ее, ничего не помогает.

В душе Алексею было жаль Дашу. Он все еще любил ее, надеялся, что она поправится. А тут уж столько прошло времени, а она не встает. Принесенные Марией новости огорчили его. Тут еще старая бабка с дальнего конца деревни, которую и не помнил никто как зовут, брякнула: видать порчу навели на нее. Сильную, видно, никто и снять не может. Так, глядишь, и до гробовой доски недолго. Она, стукая клюкой, подалась из лавки. Бабы открыли рты. Ведь до сих пор все думали, что Дашка от нервов болеет. Не видно их наружу тех нервов, но доктор про них говорил… А теперь видал, как дело повернулось. Как же раньше не догадались? Алексей почесал затылок; может и правда порченая? Порченые в деревне, все равно, что отверженные. Кому нужна порченая жена? И здоровые иногда заболевают, а тут молодая, а уже больная, не знаешь, когда помереть может? Ведь порчу иногда для того и наводят, чтобы помер человек. Хорошо если снимут вовремя, а если нет? Будет гнуться незнамо сколько? Червь сомнения поселился в голове парня. Может, и правда забыть ее? Вон поглядывает в его сторону Фенька Авдеева. Чем не девка? И отец велит помощницу в дом вести. А он к Дашке как присох…

* * *

Конец посевной отмечали на хуторе помывкой в бане. Лука и Иван ведрами таскали воду. Дед Василий докрасна калил печку, подбрасывая чурочки в топку. Первыми мылись мужики. Они долго парились и плескались, смывая степную пыль, разминая косточки. Из бани выходили по старшинству; сначала дед Василий, Михаил, Харитон, потом чинно следовали дети. Катерина и бабка Авдотья уже ожидали своей очереди. Мылись они быстро, ведь мужики ждали их в избе к обеду. Раскрасневшиеся, они подавали на стол. Катерина послала Саньку за Петром, а то нехорошо как-то; пахали, сеяли вместе, а за столом без него. Пока бабы накрывали на стол, пришел и Петр. Он тоже успел вымыться и сидел теперь в чистой рубашке, с аккуратно причесанной головой. Бабка Авдотья с жалостью поглядывала на сына. Седины сколь в волосах, а ведь не стар еще. Катерина подала наваристые щи, c кусками баранины. Ели молча, соскучившись по горячей пище. Ведь в страду особо некогда варить да парить. Хоть и готовила бабка Авдотья, но с собой в поле щей не возьмешь. А варимый там на костре кулеш всем поднадоел. Катерина, как будто вспомнив, достала бутыль «колыванихиной».

— Давно бы так, — не выдержал Михаил. Он обрадовано потирал руки. Мужики за столом воспрянули духом. После трудов праведных как же не выпить. После первой, за столом повеселело. Даже Петр отмяк душой и начал рассказывать о своих делах. Харитон слушал молча и думал, что в сущности они с Петром оба вдовцы. Что с того, что Лизка сидит на печке? Петр сам, как и он, Харитон, управляется по хозяйству. Да еще на шее обуза. — Вот и кому легче? — усмехнулся про себя Харитон. Петр, как будто угадав его мысли, замолчал. Потом решительно сказал:

— После сенокоса повезу Дашку да Лизку. Не может того быть, чтобы девка такая молодая осталась калекой на всю жизнь. — Катернина и Михаил смотрели на него и на уме обоих было: cкорее бы уж!

Сенокос не заставил себя ждать. После снежной зимы, напоившей степь талыми водами, травы росли по балкам густо. Мужики не могли нарадоваться на такой травостой. Косили и день и ночь не покладая рук, благо ночи были лунные. Спали мало. Приходили из деревни жены и дети, ворошили траву, собирали сухую в копны. Потом мужики дружно высокими возами везли сено домой. Но и время сенокоса прошло. За делами пролетел июнь. Наступил душный июль. Бабы пололи теперь картошку. Катерина рано утром собиралась на огород. С прополкой в один день не управиться, огород огромный, если стать в одном конце, то другого и не увидать. Помощница теперь одна бабка Авдотья, да и та сегодня не поднялась, после вчерашней прополки. Катерина повязывала платок, когда в окно увидела подъезжавшего Петра. На телеге сидела и его жена Лизка. Катерина сквозь стекло увидела бессмысленный Лизкин взгляд и в который уж раз пожалела Петра. Тот вошел в хату.