Зеленые тени, Белый Кит

— Есть вольнодумные, щедрые кинотеатры с широкими проходами и выходами и еще более просторными туалетами. В некоторых столько фарфора, что собственного эха можно испугаться. А есть жадные — куда людей набивают, как сельдей в бочку; проходы узкие — пока живот не подберешь, не протиснешься, коленками стукаются о спинки кресел, а когда идешь в туалет, что в кондитерской через дорогу, выйти в дверь можно только боком. Каждый кинотеатр придирчиво оценивается до, во время и после спринта, учитываются все обстоятельства. Потом время, показанное бегуном, признается хорошим или бесславным, в зависимости от того, пришлось ли ему продираться сквозь мужчин и женщин, или преимущественно через мужчин, или в основном женщин, но хуже всего пробираться через детей на утренних сеансах. Есть искушение косить их, как траву, укладывая рядком, налево и направо, так что мы с этим покончили — теперь только по вечерам, в кинотеатре «Графтон»!

Болельщики остановились. Огни кинотеатра вспыхивали в их глазах и на щеках.

— Идеальный кинозал, — сказал Фогарти.

— Почему? — спросил я.

— Проходы не широкие и не узкие, выходы удобные, дверные петли смазаны, зрители сознательные, не лишены состязательного духа, посторонятся, если спринтер, не жалея сил, слишком ретиво будет продираться по проходу.

Меня вдруг осенило:

— А... шансы бегунов вы уравниваете?

— Обязательно! Иногда меняем выходы, если старые слишком хорошо знакомы. Или же одного одеваем в летнее пальто, другого — в зимнее. Что еще? Скажем, Дун — быстроногий, его надо уравновесить дважды. Нолан! — Тималти достал из кармана фляжку. — Сбегай в зал, чтобы Дун сделал два глотка, и побольше.

Нолан убежал.

Тималти объяснил:

— Хулихан сегодня вечером уже отметился во всех четырех провинциях паба и нагрузился сполна. Теперь они уравновешены!

— Хулихан, заходи, — велел Фогарти. — Пусть наши ставки тебя не смущают. И чтобы мы увидели, как ты вылетаешь из этого выхода через десять минут — первым и с победой!

— Сверим часы, — предложил Кланси.

— Сверь мою задницу, — откликнулся Тималти. — Кроме грязных запястий, у нас ничего нет. Только у тебя есть часы, Кланси. Хулихан, вперед!

Хулихан пожал всем руки, словно перед кругосветным путешествием. И, помахав, исчез во тьме кинотеатра.

В тот же миг оттуда выскочил Нолан с высоко поднятой полупустой фляжкой:

— Дун уравнялся!

— Отлично! Кланнери, пойди проверь, сидят ли они на противоположных концах четвертого ряда, как договаривались. Убедись, что кепки надеты, пальто застегнуты наполовину, шарфы обмотаны правильно. И доложи.

Кланнери скрылся в темноте.

—- А как же билетер? — полюбопытствовал Снелл-Оркни.

— Внутри, смотрит фильм, — ответил Тимал-ти. — Трудно же все время на ногах. Он мешать не будет.

— Уже десять тринадцать, — объявил Кланси. — Через две минуты...

— ...начнется отсчет времени? — сказал я.

— Ты мировой парень, — признал Тималти.

Выбежал Кланнери:

— Готово! Сидят на своих местах, все как надо!

— Почти конец! Как финал фильма, так музыка буйствует.

— Громче некуда, — согласился Кланнери. — Актриса поет, а за спиной у нее хор с целым оркестром. Пойду завтра посмотрю весь фильм полностью. Замечательный.

— В самом деле? — сказали все.

— А что за мелодия?

— Далась вам мелодия! — сказал Тималти. — Минута осталась, а вы — мелодия! Делайте ставки. Кто на Дуна? Кто на Хулихана?

Все загалдели, принялись передавать туда и сюда мелочь.

Я протянул четыре шиллинга.

— На Дуна, — сказал я.

— Ты же не видел его в деле!

— Он все равно что темная лошадка.

— Золотые слова! — Тималти вертелся как юла. — Кланнери, Нолан — в зал, судьями в проходах! Зорко следите, чтобы никто не вскочил раньше, чем покажется «Конец фильма».

Кланнери с Ноланом убежали, счастливые, как мальчишки.

— А теперь откройте проход. Янки, ты вместе со Снеллом-Оркни стой со мной.

Мы разбежались, чтобы построиться в живой коридор между двумя закрытыми дверями.

— Фогарти, прижмись ухом к двери!

Фогарти так и сделал. Его глаза округлились:

— Музыка чересчур громкая!

Один из братьев Келли толкнул в бок другого:

— Уже скоро. Кому суждено умереть, сейчас умрет. Кто выживет, склоняется над ним.

— Еще громче! — объявил Фогарти, прильнув к двери и крутя пальцами, словно настраивал радиоприемник. — Ага! Теперь точно громогласное «та-та-та-та» перед концом фильма.

— Они сорвались с мест! — пробормотал я.

— Тихо! — сказал Тималти. — Гимн! Приготовились!

Мы вытянулись в струнку. Некоторые козырнули, отдавая честь.

Но мы все по-прежнему смотрели на дверь.

— Слышу топот, — сказал Фогарти.

— Кто бы это ни был, он взял хороший старт до гимна.

Дверь с грохотом распахнулась.

Появился Хулихан, сияющий, запыхавшийся победитель.

— Хулихан! — воскликнули выигравшие.

— Дун! — взвыли проигравшие, я и Снелл-Оркни. — Где Дун?

Действительно, Хулихан пришел первым, а его соперник пропал.

— А если этот болван выбежал не в ту дверь?

Мы ждали. Зрители разошлись.

Первым в опустевший вестибюль вошел Тималти.

— Дун? — позвал он.

Молчание.

— А может, он там?

Кто-то распахнул дверь мужского туалета:

— Дун?

Никакого отклика.