Зеленые тени, Белый Кит

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе с твоей проблемой, Джон?

— Помоги ему, помоги, — сказали все хором.

— Считай, что тебе помогли. Расслабься, Джон. Расслабься. Не бери в голову. Спи, Джон, тебе уже хочется спать? — бормотал я, и шептал, и возвещал.

— Ну, если ты так говоришь, малыш, — сказал Джон.

Его голос не был весел, ну, может, вполовину, глаза бдительны, сжатые мною кисти рук напряжены.

— Стукните его по голове кто-нибудь! — воскликнул Джейк.

— Нет-нет, — засмеялся Джон. — Пусть продолжает. Давай, малыш, гипнотизируй меня.

— Ты уже в трансе, Джон?

— На полпути, сынок.

— Дальше, Джон. Повторяй за мной: «Это не Г. У. боится летать».

— Это не Г. У. боится летать...

— Повторяй: «Это Джон боится треклятого непроглядного ночного моря и тумана на пароме из Дан-Лэри в Фолкстон!»

— Согласен, малыш, так и есть, так и есть.

— Джон, ты в трансе?

— Глубже, малыш.

— Когда проснешься, ничего не будешь помнить, кроме того, что ты отныне не боишься моря и перестанешь летать самолетом, Джон.

— Я не запомню ничего.

Джон закрыл глаза, но мне было видно, как под веками дергаются его глазные яблоки.

— И через две ночи, подобно Ахаву, ты выйдешь со мной в море.

— Что может сравниться с морем, — пробормотал Джон.

— При счете «десять» ты пробудишься, Джон, в отличной форме, освеженный. Один, два... пять... десять. Просыпайся!

Джон широко раскрыл свои глаза-шары и огляделся по сторонам.

— Боже мой, — воскликнул он, — вот это, я понимаю, глубокий сон. Где я был? Что случилось?

— Ладно, Джон, кончай! — сказал Джейк.

— Джон, Джон! —завопили все наперебой.

Кто-то, довольный, ущипнул меня за руку. Кто-то другой потрепал меня по голове — по голове ученого мужа, идиота.

Джон заказал всем выпивку.

Ссутулившись, он задумчиво уставился в пустой стакан, затем пристально посмотрел на меня:

— Ты знаешь, малыш, я вот думаю...

— Что?

— Может...

— Да?

— Может, мне поехать с тобой на этом чертовом пароме через две ночи, а?..

— Джон, Джон! — взревели все.

— Остановите это! — кричал Джейк, откинувшись на спинку стула, с лицом, расколотым гримасой хохота.

Остановите это.

Мое сердце тоже, если угодно.

Я забыл, как прошел остаток вечера и чем он завершился. Припоминаю только море выпивки и ощущение безграничной власти над окружающими, которые, как мне казалось, восторгались моими язвительными шуточками, искусным обращением со словами, искрометностью моих ответов. Я был артистом балета, потешно балансирующим на проволоке. Я не мог свалиться. Я был само совершенство и восхищение, ужасно милый симпатяга марсианин.

Как обычно, у Джона при себе не оказалось наличных.

Джейк Викерс оплатил счет за всех нас восьмерых. Выходя на затуманенную, залитую дождем улицу, Джейк склонил голову набок, прищурил один глаз и просверлил меня другим.

— Ты маньяк! — сказал он, хохоча.

Вы слышите протяжный свист гильотины, рассекающей ночь...

Прямо мне по загривку.

На следующий день я разгуливал без головы, но никто ничего не сказал. Пока не пробило пять вечера, когда Джон неожиданно пришел в мой номер в отеле «Ройял хайберниен».

Не помню, сел ли Джон после того, как вошел. На нем было кепи и легкое пальто, он расхаживал по комнате, пока мы обсуждали какую-то мелочь, которую нужно было переписать перед моим отплытием в Англию через два дня.

Посреди нашей Ахав-Китовой беседы Джон запнулся и сказал, как будто это только что пришло ему в голову:

— А, да. Тебе придется изменить планы.

— Какие планы, Джон?

— Вся эта дребедень насчет твоего отплытия на пароме в Англию. Ты мне нужен срочно. Верни билет на паром и лети со мной в Лондон в четверг вечером. Всего час лету. Тебе понравится.

— Не могу, — сказал я.

— Хватит, не создавай проблем...

— Ты не понимаешь, Джон. Я до смерти боюсь самолетов.

— Ты мне уже говорил, малыш. Теперь пора с этим кончать.

— Может, в будущем, но, извини, Джон, я не могу лететь с тобой.

— Похоже, ты трусишь, малыш.

— Да! Признаю. Ты всегда это знал. Ничего в этом нового нет. Я самый трусливый трус, каких тебе приходилось видеть.

— Тогда преодолей в себе это. Лети! Сэкономишь целый день.

— Боже, — простонал я, откидываясь на стул. — Я не боюсь провести ночь в море. Паром отходит около десяти вечера. И доходит до английского порта не раньше трех-четырех утра, в безбожное время. Я не буду спать. Меня, возможно, укачает. Тогда я сяду в поезд до Лондона. Он прибывает на вокзал в семь тридцать утра. К восьми пятнадцати я буду в гостинице. К восьми сорока пяти я быстро позавтракаю и побреюсь. К девяти я буду у тебя в гостинице, готовый к работе. Время не теряется. Я буду заниматься Белым Китом, как только ты...

— Ну хватит, сынок. Ты летишь со мной.

— Нет-нет.

— Нет, летишь, трусливый ублюдок. А если нет...

— То что, что?

— Тебе придется остаться в Дублине!

— Чего-чего? — взревел я.

— Лишу тебя отпуска. Не видать тебе заключительных недель в Лондоне.

— Это после семи-то месяцев?!

— Именно! Останешься без отпуска.

— Не имеешь права!

— Еще как имею. И это еще не все. Лори, наш секретарь, тоже лишится отпуска. Она застрянет вместе с тобой.