Земля

У меня была версия происхождения таинственных знаков. Я предположил, что на плиту нанесли поминальный текст, а потом по какой-то причине стёрли полировкой – вроде истории, приключившейся с дедушкиным памятником. Размытые нечитаемые контуры – чем не язык мёртвых?

Я присел на корточки и увидел. Но только не обещанный текст на загробном языке, а выцарапанную картинку: двойной круг и пентакль в нём. Точки пересечения пентакля и кругов были подписаны какими-то закорючками.

Морда внутри пентакля, которую я принял сначала за традиционную козлиную, на поверку оказывалась кроличьей. Обвисшие рога, помещённые в боковые лучи пентакля, определённо были оробевшими ушами кролика. Или же передо мной была безрогая разновидность длинноухого безбородого козла.

– Антоха говорит, – сказал Витя, – на кладбище нельзя и курить.

– Почему нельзя?

– Прицепиться может какая-нибудь сущность, на табачок запасть… Ну что? Увидел? – Витя облокотился на оградку.

Изображение было тонким, как паутина. Его, видимо, нанесли иголкой или ещё чем-то очень острым. И, пожалуй, сделали это давненько, потому что царапины были несвежими, зарубцевавшимися.

– А чего ещё нельзя? – спросил я.

– Деньги считать.

– Почему?

– Достаток уйдёт.

– Ладно. А где, собственно, заклинание на языке мёртвых? – спросил я, борясь с искушением потрогать рисунок. Меня удерживали только контекст нашего с Витей разговора и давешние предупреждения Антона о “колдовском яде”.

– А ты на что сейчас смотришь?

– На кролика, – пояснил я.

– Какого ещё кролика?

– А вот этого! – я потыкал в рисунок. – Не видишь разве?

Витя навалился на оградку, чтоб получше разглядеть плиту. У него так безвольно и заманчиво отвис подбородок, что мучительно хотелось отпустить саечку.

– По ходу, не та могила, – сказал наконец Витя. – Попутал.

Я не стал говорить ему, что эта “ошибка” произвела на меня куда большее впечатление.

С того случая я начал пристальней относиться к кладбищу и вскоре убедился, что Антон если и выдумывал, то опирался в фантазиях на вполне конкретные приметы тайной активности.

Должно быть, у заядлых грибников зрение сортирует подножный камуфляж исключительно на предмет вожделенных шляпок. Я тоже стал подмечать вещи, на которые раньше не обратил бы внимания: вот торец бетонной плиты залит чем-то густым, липким, а к подтёку пристало несколько трепещущих птичьих пушинок; верёвка с чередой узелков привязана к перекладине чугунного креста; похожая на рябиновую гроздь россыпь капель цвета киновари на снежной шапке цветника; целый хоровод из следов возле полугодовалой могилы.

Ради эксперимента я, отправляясь на участок, положил на могилу конфету – шоколадный трюфель в яркой зелёной обёртке. Когда возвращался, конфета исчезла. Всё, как и предупреждал Антон, – “круговорот хавки”.

Наблюдал странную женщину. Отнюдь не в чёрном, а в обычном бежевом пуховике и вязаной шапочке. Она монотонно ходила вокруг какой-то могилы и мелко-мелко крестилась – будто наматывала на нос нитку.

Местная жучка-приживалка, из тех псин, что крутились возле нашей бытовки, трусила по своим собачьим делам. Увидев меня, униженно завиляла хвостом, стала раскланиваться и положила на снег то, что несла в пасти. Это была чёрная петушиная голова с объеденным, бледного мясного цвета гребешком.

Мне не терпелось рассказать об этом Юре, но именно в тот вечер я узнал от него, что могилу, выкопанную в первый день, я сделал вроде как бесплатно. По негласному кодексу за детские и подростковые могилы оплату с родственников не брали. Я бы и так её выкопал, эту благотворительную могилу. Но ведь могли предупредить и заранее. Я надулся и умолчал про петушиную голову. В конце концов, не всё ли равно, кто втихую бесоёбит на кладбище.

*****

– Ой, как мне это знакомо… Я странненькой девочкой росла, нелюдимой, – по голосу Алины было слышно, что она улыбается. – Хотя до восьмого класса была круглая отличница. Но никуда не вписывалась, ни в один коллектив. Даже в собственную семью. Вот честно, всё детство была уверена, что меня в роддоме с кем-то перепутали! Ну не могут мои родители быть такими тупыми!.. В общем, предпочитала тусить в одиночестве. А если общалась, то только с юными психонавтами отмороженными. Был у меня тогда дружок Ромочка, ходили мы с ним за ручку на Первое загорское кладбище. Какие закаты я там встречала! – потянула мечтательно. – Краски истеричные, безумные! Как на картинах Тёрнера: небесный ад из пурпура, смерчи лиловые, пламя синее и ржаво-золотое – красота неописуемая! Среди небесных берегов он видит труп меж облаков!..

– Твоё? – я прошёлся пальцами по её худеньким позвонкам – от мягкой впадинки крестца до основания шеи.

Она завозилась: