Жадина

У него на лице тоска и волнение, но они тут же исчезают, как только он видит Нису и Санктину.

— О, Пшеничка, милая! Я так волновался за тебя!

Но слышно не столько, что он волновался, сколько, что он виноват.

— И твои милые друзья, — говорит Грациниан с удивлением. Его мягкий и нежный голос взвинчен, словно он собирается петь. Я смотрю на него с недоверием, но он явно и сам себе не доверяет, хотя старается казаться расслабленным.

Тогда и я понимаю, что с Нисой все серьезно. Санктина делает шаг к нему, и он ловит ее руку, касается губами пальцев, затянутых в перчатки, потом притягивает ее к себе и целует в живот.

Мне это кажется странным, но, судя по всему, Нису подобные сцены как раз совершенно не шокируют. Она молча садится на подушку, ждет, пока ее родители отстранятся друг от друга.

Мои родители любят друг друга, мы с Атилией никогда в этом не сомневались, однако при нас они всегда ведут себя с нежной сдержанностью, ласковые друг к другу, неизмеримо близкие, но и подчеркнуто отрицающие любую страсть. Оба они люди такой природы, какие отказываясь от чего-то, только распаляют себя, люди такой природы, которые возводят достоинство и сдержанность в ранг удовольствий.

Родители Нисы — совершенно другие, и мне опять странно думать, что мы родственники.

Мои дядя и тетя, пытаюсь представить я, вот же они. Грациниан откидывается обратно на подушки, тянет Санктину за собой.

— Добро пожаловать, — говорит он. — Так и быть, Пшеничка, мы поужинаем с твоими друзьями, а затем объясним тебе все.

Мне кажется, что он радуется нашему присутствию, позволяющему ему отложить разговор еще на некоторое время.

Тогда я убеждаюсь в том, что если кто и знает, что с Нисой, то это и вправду ее родители.

Потому что они во всем и виноваты.

Глава 7

Грациниан говорит:

— Вы, наверное, устали с дороги. Голодны?

Он облизывает губы, тронутые золотистым сиянием, и я понимаю, что голоден он, потому что вижу его клыки. Они такие белые, что даже не верится, в этом пустынном, золотом краю, наверное, ничего белоснежнее этих клыков нет.

— Папа, я хочу, чтобы вы мне все объяснили!

— Дорогая, — говорит Грациниан. — Ты ведь понимаешь, что это дела Матери Земли, и мы совершенно точно не будем обсуждать их при посторонних.

— О, — говорю я. — Тогда мы можем не есть. Мы не очень голодные. Мы ели в аэропорту. Там есть место, где можно поесть. Вы, наверное, знаете. То есть, на самом деле можете и не знать.

Грациниан смеется, потом поднимает руку, я вижу, что ногти у него покрыты вишневым лаком.

— Все, все, все, достаточно. Я никак не могу отпустить вас без завтрака, это будет просто отвратительно с моей стороны. Пшеничка, родная, мы скоро поговорим. Но раз уж ты привела гостей, то мы их примем.

— Вы имеете в виду, — начинает Офелла, а заканчивать ей не нужно, потому что все очень хорошо понимают, чего можно опасаться, когда у человека, приглашающего тебя на ужин, такая голодная, клыкастая пасть.

— О, разумеется нет! Я бы не стал так обращаться с друзьями собственной дочери. Разве мы похожи на маргиналов?

Строго говоря, по меркам Империи Грациниан как раз таки очень похож на маргинала, но папа говорит, что маргиналом быть не зазорно, зазорно только не оказывать помощь тем, кто в ней нуждается.

— Нет, совершенно не похожи, — осторожно говорит Офелла, а Юстиниан борется со смехом. — Я прошу прощения, если оскорбила вас.

Санктина говорит:

— Милая, поверь мне, слухи о том, что в Парфии принято убивать людей, если тебе что-то не нравится — преувеличены. Возможно, даже нашей собственной дочерью.

Мне не слишком хочется оставаться. Я верю в то, что Санктина и Грациниан не плохие люди, даже в то, что они любят свою дочь, ведь я видел их, когда она была мертва и не могла их слышать, но от присутствия Санктины мне, кажется, физически плохо. По крайней мере, пульсирующая боль в голове словно бы связана с ней, как будто у нее в руке нить, дергая которую, она меня мучает. Я не хочу думать о людях таким образом, потому что человеку редко свойственно мучить кого-то просто так, да еще и необъяснимым образом.

Ниса садится на подушку, а потом откидывается назад. Выглядит так, словно она взяла и умерла.

Это потому, что не так давно она и вправду умерла.

— Дорога явно была утомительная, Пшеничка.

— Я провела больше часа в компании мамы.

Санктина смеется.

— Расскажешь это своему психотерапевту, дорогая.

Мы с Юстинианом и Офеллой чувствуем себя чужими. Семья Нисы колючая, некомфортная и неудобная, с острыми углами и противными синяками от колкостей, но в то же время это система, которая существует для них троих, и мы в ней лишние. Никому не нравится быть лишним.

Я рассматриваю Грациниана и Санктину. Они очень разные, у них совершенно не похожи мимика, движения, как бывает иногда у людей, которые долго живут вместе, наоборот, они кажутся чужими, представителями разных народов и обладателями несхожих характеров.