Жадина

Он рассказывает и еще немного о том, как рождалась его страна, но ровно столько, чтобы не было утомительно. Я забываю о том, что мне все это неприятно, а когда Грациниан втягивает кровь, мне кажется, он вдыхает дым, как Гусеница из сказки одного принцепского математика, который любил описывать сны.

Он говорит волшебно, и даже Офелла слушает его. Я забываю обо всем и ем с аппетитом, словно рядом не сидят люди, чью кровь периодически тянет Грациниан. Он неизменно поворачивает рычажок, когда не пьет, чтобы не терять драгоценных капель.

А потом все золото и хрусталь, которыми окружен рассказ Грациниана, вдруг разбиваются, рассыпаются, когда я вижу, что у Нисы сияют клыки. Она старается скрыть это, упершись подбородком в ладонь, но и я, и Санктина все замечаем.

Санктина ловит взгляд Нисы, кивает в сторону еще одного инструмента для питания, и я говорю:

— О, нет, нет, я не люблю уколы. Совсем. Прямо точно нет.

Грациниан смеется.

— Не переживай, тебе совершенно не обязательно вовлекаться в нашу культуру.

— Мы предпочитаем просто так, зубами, — говорит Ниса. Санктина смотрит на меня долгим, внимательным взглядом. А потом она говорит:

— Как жаль. Я бы попробовала твою кровь. В конце концов, часть ее принадлежит моей сестре, а часть — моему врагу. Ненависть и любовь сделают ее горше и слаще всего на свете.

Мне становится странно и неловко, словно она предложила мне секс. Ниса говорит:

— Думаю, ребята устали. Можно устроить их отдохнуть.

— Разумеется, — говорит Грациниан. — Сейчас.

Он стучит пальцем по спине девушке, говорит ей что-то, и она кивает.

Санктина, думаю я, делает это специально. Она просто показывает, что время закончить разговор, причем самым неприятным образом, потому что это доставляет ей удовольствие.

Нам предлагают три разных комнаты, но мы отказываемся. В месте под землей, где живут представители народа, питающегося кровью, не слишком-то хочется оставаться одному в комнате.

Слуги смотрят на нас непонимающе, когда мы объявляем бойкот идее отдельных комнат, потом переговариваются, услужливо улыбаются и уходят. Юстиниан говорит:

— Я думаю, что они считают, будто мы встречаемся втроем.

— Что? — спрашиваю я.

— По-моему это пикантно.

— По-моему, я передумала здесь спать.

Но на самом деле передумать сложно. В большом доме, где живут хищники, я предпочту быть с кем-то рядом. Наверное, овцы тоже так размышляют, поэтому они всегда вместе, ведь для них весь мир — большой дом, где живут хищники.

Ниса приходит, и я делюсь с ней кровью. Но на этот раз мне неприятно, словно это зубы Санктины и ее язык касаются меня. Когда Ниса отстраняется, я говорю:

— Удачи тебе.

Она касается пальцами губ, но тут же отдергивает их, только припечатав капли крови, а не стерев их.

— Я вам все расскажу. Отдыхайте. Уверена, это все не продлится долго. А завтра я покажу вам город, он вовсе не такой мрачный. По крайней мере, сверху.

— Главное помни, что…

Ниса смотрит на Юстиниана, и он на секунду замолкает, а потом говорит:

— Помни, что мы волнуемся. Спокойной ночи. То есть, я имею в виду, спокойного утра.

Офелла говорит:

— Буди нас сразу, как придешь.

А потом зевает так широко, что желания будить ее точно ни у какого доброго и совестливого человека не возникнет. Я и сам страшно хочу отдохнуть. С неохотой принимаю душ, а когда возвращаюсь, вижу, что Юстиниан и Офелла уже спят на мягком матрасе, обняв подушки.

Кровать здесь тоже низкая, без ножек, так что забираться на нее странно. Я ложусь сбоку от Офеллы, зная, что Юстиниан сталкивает людей с кровати во сне, когда ему снится нечто по-преториански воинственное. Чем подставлять себя и Офеллу, лучше ведь обезопасить нас обоих.

Я чувствую тепло и дыхание Офеллы, и мне нравится ощущать, какая она живая, и как бесперебойно работают ее сердце и легкие, это дает мне понимание о том, как это здорово — жить. Облако ее пахнущих клубникой волос щекочет меня по носу, но я сжимаю волю в кулак, чтобы не чихнуть.

Хорошо быть рядом с друзьями, хорошо, когда мягкий матрас, хорошо, когда просторная комната и можно обнять любую подушку, которых здесь так много. Если посмотреть на все словно бы сверху, я и мои друзья узнаем нечто новое и попали за помощью именно туда, куда изначально хотели. Никто не разлучает нас и не угрожает нам.

Словом, все хорошо. Однако если вернуться внутрь меня и слушать мое гулкое сердце, можно подумать, что происходит нечто тревожное. Может быть, такое впечатление производит на меня Санктина. Неприятное, тянущее чувство в груди, это сердце осознает неприязнь, которую сложно признать. Эта неприязнь прячется внутрь и порождает волнение, как боль, которую нельзя локализовать.

Юстиниан бормочет что-то во сне совершенно беззаботным образом, Офелла сворачивается калачиком, теснее прижимаясь ко мне, что определенно очень приятно и возможно является настоящей причиной, по которой я тут лежу.

Мы давным-давно не спали и происходит столько всего, обязательно нужно отдохнуть.