Жадина

Мама почти кричит, такой я ее видел очень и очень редко. В этом вопросе, как в шкатулке, скрыты и другие вопросы. Как ты могла поступить так со мной? Как ты могла попасть в такую беду? Как ты могла не написать мне? Как ты могла быть все это время и не дать мне понять, что жива? Как ты могла оставить меня? Все эти вопросы, которые мама все прошедшие годы задавала Санктине мертвой, теперь адресованы Санктине живой.

— Я нашла твою записку. Это было забавно, вызвать меня сюда. Ты не боялся, что я приду не одна?

— Тебе некого посвятить в эту щекотливую ситуацию. Поэтому я не боялся, что ты придешь не одна, — говорит папа. Он словно бы и никак в эту ситуацию не вовлечен, только комментирует фильм.

— Ты, животное, убери оружие. Ты меня не убьешь.

Я не могу представить, чтобы кто-то так называл моего папу, он ведь император. Но она — императрица, оставившая свое сердце, жизнь и престол в Империи.

— Да, я ознакомлен с правилами твоей новой богини. Но, думаю, тебе потребуется некоторое время, чтобы восстановиться. Так что я не откажусь выстрелить в тебя при необходимости.

— Жалеешь, что не убил меня сам? Хорошо, иди за мной. Я хочу поближе увидеть свою сестру.

Санктина спускается по лестнице вниз с царским достоинством, словно бы ничего страшного не происходит, ничего необычного не случается. Она подходит ко мне совсем близко, касается стеклянного бутона с моей кровью.

Завтрак Нисы. А может обед или ужин. Одно это ее движение, словно она касается бокала с вином, кажется мне унизительным, хотя я не хочу ничего такого ощущать, не хочу относиться к Санктине плохо. Однажды мама очень любила ее и любит теперь.

Так они стоят друг перед другом, Грациниан и Кассий делают по шагу в сторону, папа стоит у Санктины за спиной, и между мамой и ее сестрой не остается преград. Они смотрят друг на друга, взгляд у Санктины словно бы и спокойный, изучающий.

— Ты оставила меня.

— Ты должна была остаться.

И тогда мама бьет ее. Не той рукой, в которой зажат золотой нож, свободной, беззащитной рукой. Санктина не делает никаких попыток избежать удара.

— Кто-то должен был остаться, — заканчивает она. — Я поступила с тобой ужасным образом.

— Ты поступила со мной ужасным образом, заставив меня думать, что ты мертва!

— Я мертва, — говорит Санктина и улыбается, и ее красные губы кажутся мне очень смешными, потому что помада скрывает их смертную обескровленность — Но ты ведь не для этого здесь, правда? Не для меня. Ты здесь, чтобы забрать своего сына.

Она смотрит на меня, глаза у нее совсем холодные, желтее не бывает, но цвет будто тускнеет.

— Я не хочу его убивать. Если бы я хотела, ничто бы не остановило меня.

Мне кажется, она говорит так с мамой специально, словно бы от ее слов маме должно наоборот стать легче. Как будто не сестра перед ней, а враг. Человек неприятный и чужой, мертвый, иной. Мамин взгляд должен спросить «что же с тобой стало?», но он спрашивает «зачем ты меня обманываешь?».

Любовь — это безграничное доверие, мама говорила со мной об этом.

Мама говорит:

— Ты сошла с ума от всего, что с тобой произошло.

— Если тебе приятнее так думать. Люди меняются. Мы с тобой больше не девочки, связывавшие косички, чтобы всегда быть рядом.

Мама смотрит на нее снова, а затем отдает нож Кассию и идет ко мне.

Она садится на колени, и, наконец, я могу увидеть ее без лилий, и мамины руки кажутся мне очень теплыми.

— Марциан, милый, ты не ранен?

Я качаю головой, мне хочется ее успокоить, но оттого, что я молчу, она волнуется еще больше.

— Он не сразу заговорит. Ему нужно время.

Санктина смотрит на нож в руках Кассия задумчиво, словно бы примеривается к покупке. Теперь, когда мама не обращает внимания на нее, Санктина говорит:

— Я не хотела этого.

— Что?

Мамина ладонь прижимается к моему лбу, и теперь мне пахнет не только розами и лилиями, но и фиалками от ее пульса.

Грациниан и папа молчат, словно бы им обоим сказать нечего. Для папы это естественное состояние, когда он не говорит, то словно бы и не существует. Грациниан же выглядит так, словно ему не терпится что-то сказать, но он тщательно и больно прикусывает себе язык. А Кассий выглядит так, будто ему надо выпить, и работу свою он не любит.

— Ты вправду думаешь, что я бы хотела привести в мир богиню? Но я кое-что понимала о мироздании и богах. И только в этом заключалась ценность моей жизни.

— Пусть все умрут сегодня, а я завтра, это не самая лучшая жизненная философия, — говорит папа. — Мне не нравится. Хотя в этом случае, конечно, нужно построить фразу по-другому. Пусть все умрут завтра, а я буду жить сегодня.

Но Санктина даже не удостаивает его взглядом, да и папе явно не интересен ее ответ.