Жадина

Папа вправду интересуется, совершенно готовый к любому ответу, и эта его очаровательная черта, совершенная непосредственность, сейчас кажется мне жутковатой.

— И взволнованы, — говорит Грациниан. — Совсем не сомневаюсь. Готов принести свои глубочайшие извинения.

— Серьезно? — спрашивает Кассий, и я радуюсь его хриплому голосу. — За то, что хотите раздолбать наш классный мир?

— А ты ему доверяешь, — говорит Грациниан, но к кому он обращается, папе или маме, теперь непонятно. — Да-да, понимаю, они как члены семьи или вроде того.

Мне не нравится, что он говорит о Кассии как о собаке, хотя преторианцы и называют себя псами. Люди, которые играют в карты, не показывают ни взглядом, ни жестом, когда они удивлены. Грациниан, наверное, очень любит карты. Я понимаю, что он не мог знать, что я связался с мамой, что удивлен и присутствием здесь моих родителей, и их осведомленностью, но по лицу его этого никак сказать нельзя.

Мама выглядит такой взволнованной и испуганной, а Грациниан таким спокойным, что кажется, будто их вырезали из разных фотографий и наклеили рядом, настолько они рассинхронизированы в этот момент. А обычно бывает, что люди, разговаривающие на одну тему, пусть и проявляют разные эмоции, но направлены они словно бы в одну точку. Здесь все совсем по-другому. Папа целится в человека, которого нет рядом, Грациниан ведет светскую беседу, мама сжимает нож и страшно переживает, а Кассий говорит:

— Конечно, я знал, что эта страна полна поехавших мегаломаньяков, но чтобы настолько!

Наверное, мама и папа взяли Кассия для того, чтобы возмущаться.

— Это будет для вас сюрпризом, — говорит Грациниан. — Но я тоже не хочу, чтобы все так заканчивалось. Я хочу найти способ остановить страдания моей Пшенички. И за четыре месяца я в этом не преуспел.

— Ужасно жаль, — говорит папа. А мама говорит:

— И ты считаешь, что можешь оправдать этим похищение?

— Все можно оправдать любовью, — задумчиво говорит Грациниан. — Но нам ведь и вправду не выгодно убивать друг друга, так? Нам выгодно договориться, попытаться помочь друг другу. Может быть, вместе мы найдем выход.

— Я думаю, ты вцепишься мне в горло при первой возможности, — говорит мама, лицо ее тут же меняется, словно это она вцепится ему в горло. Грациниан смотрит на нее снисходительно, как делают иногда старые друзья.

— Дело в том, — говорит он. — Что мне и вправду необходима помощь. Нам с ней сложно кому-то довериться.

При не произнесенном имени ее сестры, мама вздрагивает. А мне странно оттого, что Грациниан и Санктина прежде явно имели противоположные мнения по этому вопросу. Но я рад, что Грациниан не думает, что Санктина совсем не хочет помочь их дочери. Я видел ее в тот момент, когда она выскочила из машины, чтобы спасти нас от изгоев, и тогда, когда она провожала Нису в ее путешествие к богине. Она была настоящей, не ледяной и не железной. Человеком из плоти и крови, любящим своего ребенка.

— Здорово, — говорит Кассий. — Доверься нам, мы же вломились в твой дом. Это лучшее начало знакомства после вооруженного грабежа!

— Кассий, — говорит мама. — Пожалуйста.

— Вы ведь тоже понимаете, — продолжает Грациниан, как ни в чем ни бывало, и я думаю, что мужчину, который так любит косметику, мало что в жизни может смутить, вот даже Кассий не может. — Вся эта история связана и с вами. Ниса и Марциан связаны.

Он подмигивает маме.

— Ты и Санктина связаны. Ты ведь знаешь, как все получилось?

— В общих чертах, — говорит мама, голос ее словно бы ничего не выражает, становится пустым и лишенным даже злости.

— Может быть, мы все-таки поможем друг другу? Я обещаю вести себя хорошо, никого не есть, никому не вредить и даже вести себя с достоинством сообразным имперскому о нем представлению. Долг всякого человека, знающего об этой ситуации, хотя бы попытаться придумать способ ее разрешения.

— Мой сын с друзьями, кажется, занимались именно этим, — говорит папа.

— Но мы ведь взрослые люди и понимаем отличие настоящих попыток заняться этой проблемой от решения сбежать в пустыню и наткнуться на диких каннибалов.

А я вдруг понимаю: но ведь у нас есть способ. Мы еще не разобрались в том, что собираемся делать, мы еще не знаем, в порядке ли слюна изгоев у Офеллы в рюкзаке, но у нас есть больше, чем у Грациниана за четыре месяца, раз он просит помощи у родителей.

Я надеюсь только, что у синих слюней нет срока годности. Я открываю рот, чтобы сказать об этом, но у меня не получается. Видимо, и все силы на слова я тоже использовал в самом начале.

— Для любого человека, — говорит папа. — Желающего плюс-минус сохранить текущее мироустройство, это небезынтересно.

Плюс-минус, думаю я, и мне хочется засмеяться. Я почти уверен, что это папина шутка, что он тоже находит ее смешной, и сейчас мне очень важно протянуть между нами ниточку.

Он понимает, и я понимаю.