Жан Брюс. Детективы

Юбер понял, что летчик надеялся застать его одного. Очевидно, что он хотел поговорить, а Скирвин его смущал.

— Что новенького? — спросил тот.

— Через восемь дней меня будет судить трибунал, — с горечью объявил Глазовский.

— Господи, за что? — удивился Скирвин.

Лейтенант пожал плечами.

— Из-за моей аварии. Кажется, я не должен был покидать самолет даже, чтобы попытаться найти телефон…

Он взял сигарету из пачки, протянутой ему Скирвиным, и добавил:

— Я не мог знать, что они следят за мной радаром и что они поднимут тревогу, как только увидят, как я снижаюсь.

— Конечно, — сказал Юбер, получивший ответ на вопрос, который задавал себе с того самого дня.

Ответ был очень поучительным. Скирвин дал Глазовскому прикурить, и тот продолжил заплетающимся языком, выдававшим теперь его опьянение:

— Куча идиотов! Не могли же у меня утащить самолет, пока я звонил!

Скирвин насмешливо бросил:

— Сто тысяч долларов, милейший!

Он пошел к двери.

— У меня дела. Оставляю вас с Николсом.

Он вышел и закрыл дверь. Глазовский взял стул и сел рядом с Юбером.

— Я весь в дерьме, — сказал он.

— Понимаю.

Глазовский сильно махнул рукой.

— Это не то, о чем вы думаете! На это мне наплевать… Нет, не из-за этого.

Он нерешительно замолчал, потом, глядя на свои ботинки и понизив голос, спросил:

— Скажите, Николс, мы ведь друзья, да?

— Конечно! — ответил Юбер.

— Хорошо. Я хотел спросить… Тогда, после неудачи… вы увезли Ирину, так?

— Да…

— Что она вам говорила?

Юбер удивленно поднял брови.

— Что она говорила? О чем?

Глазовский раздраженно прищелкнул языком.

— Обо всем этом, конечно. Должна же она была говорить с вами по дороге, сказать, что думает обо мне…

Юбер вздохнул:

— Она мне только пригрозила убить собственными руками, если я скажу хоть одно слово об этой истории. Она неправа…

Глазовский сидел как на раскаленных углях.

— Да, она была неправа. А кроме этого…

— Кроме «этого» ничего. Она выглядела разъяренной, как будто обокраденной, если вы понимаете, что я хочу сказать… Я даже спросил себя… Вы не обидитесь, да? Я даже спросил себя, успели ли вы сделать свое дельце хотя бы раз.

— Нет, — с жалким видом сознался Глазовский, — не успел. Этот поганый самолет появился как раз в тот момент, когда я собирался…

— Водрузить ваше знамя на завоеванной территории, — подсказал Юбер.

— Да, именно так.

Он казался обескураженным. Юбер удивился:

— Неужели вы не видели ее с тех пор?

Лейтенант яростно поскреб затылок.

— Нет.

Юбер присвистнул.

— Полковник посадил ее под арест?

— Нет.

— Тогда что?

— Она… она меня избегает. Отказывается приходить на свидания. После той истории я не могу ей сказать даже пары слов наедине…

Он высыпал поток отборных ругательств, а Юбер подумал, что дело принимает странный оборот. Он надеялся на вторую попытку свидания, только лучше организованную. По всей очевидности, рассчитывать на это не приходилось.

Надо было найти что-то другое. У него мелькнула мысль.

— До меня дошли слухи, — сообщил он. Глазовский бросил на паркет окурок, раздавил его каблуком и, нахмурив брови, с тревогой спросил:

— Какие слухи?

— Кажется, полковник догадался, что его жена к вам неравнодушна, и будто бы решил содрать с вас шкуру… полностью!

Плечи лейтенанта опустились, лицо как будто расплавилось.

— Неправда, — пробормотал он, хотя уже убедил себя, что это именно так.

Юбер энергично закивал головой.

— Правда. Я узнал это из первых рук. Вы же знаете, что я нахожусь под наблюдением до тех пор, пока мое положение не будет официально узаконено. Из-за этого я ночую в помещении гауптвахты. В первые ночи меня запирали в камере, а теперь дают ходить почти всюду, куда я хочу…

Он посмотрел на Глазовского, не сводившего глаз с его губ.

— Вчера вечером я шел в туалет. Босиком по паркету… Туалеты находятся рядом с кабинетом начальника гауптвахты.

Новая пауза. Глазовский занервничал:

— Да выкладывай! Не тяни…

— В кабинете сидели четверо или пятеро и говорили о вас. Глазовский, Глазовский, опять Глазовский… Вы человек дня.

— И что они говорили?

— Говорили, что полковник разговаривал с комиссаром и решил, что трибунал для примера другим приговорит вас к смерти.

Глазовский икнул и позеленел.

— Что?

Юбер невозмутимо продолжил:

— Одни были «за», другие «против». Те, кто были против, говорили, что полковник будто бы узнал, что его жена бегает за вами. Еще они говорили, что у вас, может быть, есть шанс выкрутиться, если вы задействуете ваши связи… и что, возможно, смертную казнь заменят пожизненными каторжными работами.

— Лучше сдохнуть! — буркнул лейтенант неузнаваемым голосом. — Лучше уж сдохнуть…

Потом, обхватив голову руками, он удивился:

— Но почему они еще разрешают мне летать? Почему не арестовали меня сразу? Все, что они сделали, сказали мне, что через восемь дней военный трибунал будет судить меня за самовольное оставление боевого поста или что-то вроде этого, а потом запретили в баре и магазине продавать мне спиртное.

Юбер навострил уши при последних словах, но сначала ответил на первый вопрос: