Жан Брюс. Детективы

— Я отлично понимаю, — сказал он. — Ваша идея не глупа, но они сразу же заметят, что мой научный багаж недостаточен для Вайссенфеля. Откроюсь вам до конца: прежде чем заняться этим делом, я провел две недели в Хантсвилле с фон Брауном. Так что в разговоре я могу об этом намекнуть. Мне известны последние открытия в области ракетостроения, но если меня посадят в исследовательский кабинет, все провалится.

Монтелеоне, казалось, принял аргумент, но держался за свою идею.

— Будет несколько дней, в которые я буду вас убеждать работать на них. Была договоренность, что этим займусь я. Они согласились, что, зная вас лично, я добьюсь цели лучше любого другого.

— Это продлится недолго. Уже то, как вы описали мой характер, не позволит мне разыгрывать колебания. Я думаю, что сорок восемь часов будут максимумом; потом они решат, что я пытаюсь выиграть время, и спросят себя, почему.

Монтелеоне искал; он грыз ногти.

— Нашел! Эврика!

Юбер насторожился. Он не любил, когда им так распоряжаются.

— Давайте, я слушаю.

— Вы получили достаточно ударов по голове, чтобы изобразить сотрясение мозга? Вы сдадитесь милиции, скажете, что вы Хельмут Вайссенфель и ищете старого друга — Луиджи Монтелеоне… Вы немного заговариваетесь, совершенно не опасны, полны доверия ко всему миру, а? Они все поверят, как один человек. На милицию сильно наорут, что они вас изуродовали, и обратятся ко мне, чтобы постараться привести вас в нормальное состояние, поскольку вы будете требовать встречи со мной.

Юбер не смог удержаться от смеха.

— У вас потрясающее воображение, — сказал он. — Вам бы надо писать романы.

Но Монтелеоне не смеялся. Поглощенный своей идеей, он спросил:

— Ну как? Что вы об этом скажете? Вы не думаете, что это осуществимо?

Юбер опять посерьезнел.

— Разумеется, осуществимо. Все осуществимо, только осуществляется по-разному. Дело в том, что у меня нет никакого желания вновь попадать в лапы МВД. Эти люди и я взаимно не выносим друг друга.

Монтелеоне вздохнул. Его немного заплывшее жиром лицо римлянина казалось обрюзгшим.

— Тогда, — сказал он, — не будем больше говорить об этом. Возвращайтесь в Вашингтон с пустыми руками.

Юбер отрицательно покачал головой.

— Я вернусь не с пустыми руками, вот увидите. Постарайтесь найти другое решение, я тоже подумаю.

Он встал, убрал оружие во внутренний карман своего пиджака. Монтелеоне последовал его примеру.

— Значит, вы действительно этого не хотите?

— Нет, спасибо. Вы слишком любезны.

Наступило долгое молчание. Итальянский ученый выглядел страшно расстроенным.

— Вы не можете уйти сейчас, — сказал он вдруг. — Вам надо ждать следующей смены охраны.

— Да, она будет в полночь.

— Я приготовлю ужин. Мы поедим вместе.

— Охотно соглашаюсь. Признаюсь, я умираю от голода.

— Оставайтесь здесь, я схожу на кухню.

Юбер сделал движение, относительно смысла которого нельзя было ошибиться.

— Вы мне не доверяете?

Юбер посмотрел ему прямо в лицо, потом решил сыграть ва-банк.

— Да, теперь доверяю.

Глава 10

Они сидели за столом на кухне, напротив друг друга. Юбер посмотрел на настенные часы, показывавшие час ночи, потом на «Голиафа», клевавшего носом. Он ушел от Монтелеоне в момент смены охраны в полночь, и ученый объяснил ему, как через соседние сады выйти на другую улицу. Этот маршрут избавлял его от необходимости проходить мимо милиционера, дежурившего перед домом.

Еще до того как уйти от Монтелеоне, Юбер решил принять его идею: в ней был некий юмористический аспект, соблазнявший его. Но он и сам не очень понимал, почему он ушел, не сказав об этом итальянцу.

«Голиаф» пожал худыми плечами; глаза его покраснели от усталости.

— Надо определиться, — пробурчал он. — Вчера вы хотели уехать немедленно, теперь решаете остаться. Вы не знаете, чего хотите.

Юбер улыбнулся.

— О! Я прекрасно знаю, чего хочу. Просто произошло нечто, что побуждает меня остаться… Старина «Голиаф», теперь вам придется переправлять на ту сторону не одного, а двоих. У меня есть гость.

Маленький еврей-сапожник застыл. Он посмотрел на Юбера поверх очков и решительно ответил:

— Невозможно!

— Невозможно? Что это такое? Не понимаю.

Тот упрямо возразил:

— Зато я понимаю. Моя комбинация срабатывает только для одного человека одновременно, и это уже слишком хорошо.

Юбер отмел возражение небрежным движением руки.

— Ну что же, старина, придется вам выкручиваться. У меня есть один тип, и я должен непременно вывезти его.

«Голиаф» провел пальцами с черными ногтями по редеющей, полной перхоти шевелюре. Он надолго задумался. Юбер терпеливо ждал.

Наконец маленький человечек спросил:

— Тип согласен или нет?

— Согласен. Это легче, нет?

«Голиаф» с сомнением поморщился.

— Как сказать… Несогласного всегда можно усыпить и тащить, как сверток. Сверток заметен меньше, чем человек.

Юбер засмеялся.

— Если действительно нет другого выхода, мы его усыпим и спрячем в сверток; это не так страшно.

Маленький человечек разъяренно почесал голову.

— Я жил так спокойно, и надо же вам было свалиться на меня с вашими историями.

Юбер перестал смеяться. Его суровое лицо стало твердым, как камень.