Жара в Архангельске-2

Яростный порыв ветра распахнул окно, и вместе с ворвавшимся в комнату дождём защёлкал по подоконнику крупный град. Никки высвободилась из объятий Кузьки и подошла к окну, чтобы задёрнуть шторы.

— Ты смотри, как хлещет, — заметила она, — Вот наши-то там небось попали… Поди-ка, все до нитки вымокли.

— Дурачьё, — презрительно отозвался Кузька, — Угораздило же их потащиться на Медозеро! Вечно эта Олива придумает что-нибудь…

Никки захлопнула окно и, задёрнув шторы, опять нырнула в постель и прижалась к тёплому боку Кузьки.

— Ничего, пусть помокнут, — сказал Кузька, — Главное, что нам с тобой тепло и хорошо.

— Да, — отвечала Никки, — Хорошо, что мы не пошли с ними. Откровенно говоря, я рада, что сбагрила их на целый день. Так хоть отдохну от них немного…

— Я тебя понимаю, — сказал Кузька, — Олива любит собирать вокруг себя балаган. Там, где она — уже не дом, а какой-то проходной двор. Представляю, как они тебя тут вымотали…

— Ладно, что о них говорить, — Никки сменила тему, — Давай лучше о нас с тобой поговорим…

Весь день, пока Олива с ребятами были в походе, Кузька и Никки почти не вылезали из постели. Дневная гроза сменилась ясным и тёплым вечером, и Кузька с Никки, поужинав на кухне лазаньей, решили отправиться на вечернюю прогулку.

…А тем временем, Олива с друзьями уже сошли с автобуса на МРВ и возвращались домой по сонным улочкам Архангельска. Олива и Даниил приотстали от остальных и шли, взявшись за руки, как когда-то два года тому назад. Казалось, ничего не изменилось за эти два года: Архангельск остался тот же, те же гулкие деревянные тротуары, те же цветущие пухом тополя, те же невысокие блочные дома, тот же воздух, те же чайки, парящие в небе… Только Олива и Даниил были уже не те.

— Помнишь, как ты два года тому назад споткнулась на этом тротуаре и повисла у меня на руке? — спросил Даниил, когда они свернули с улицы Урицкого, — Ты ещё тогда надела такие высоченные каблуки, а ходить в них не умела. А ещё на тебе была какая-то жуткая кофта кислотного цвета и серьги в пол-лица… Ужасно ты смешная была…

— Тебе хотела понравиться, — призналась Олива, — Боже, как давно это было…

— А я как сейчас помню твои мокрые ладошки, — продолжал Даниил, — И твой восторженный взгляд…

— Я в тебя тогда сразу влюбилась, — сказала Олива, — Но, кстати, я тебе, похоже, вначале совсем не понравилась…

— Ужасно не понравилась! Я тогда чуть не сбежал от тебя.

— Я так и поняла…

Ребята свернули в какой-то двор. Оливе он показался очень знакомым. Между тем, Хром Вайт, шедший впереди вместе с Ярпеном, вдруг остановился и обернулся назад.

— Помнишь, Олива, а ведь этот тот самый дом, где вы с Салтыковым жили зимой…

И правда, дом был тот же самый. Теперь вокруг него вместо снежных сугробов была зелень, но Олива узнала и этот дом, и этот двор.

— Помню… как не помнить… — отвечала она, — Вот и подъезд, откуда мы тащили чемоданы…

И прошлое, не то, которое они только что перебирали с Даниилом, а другое, недавнее, яркое и кровоточащее как свежая рана, острой болью полыхнуло в её сердце. Как сейчас вспомнился ей новый год, тридцать первое декабря и она сама, возвращающаяся домой из магазина с полными сумками продуктов. Она, почти замужняя женщина, идущая из магазина домой, где ждёт её муж, которого она сейчас будет кормить обедом. И так же, как полгода назад, представилось ей, что она сейчас войдёт в этот подъезд, поднимется на лифте на седьмой этаж, позвонит в обитую дерматином дверь, и Салтыков в своей розовой футболке, заспанный и лохматый, откроет ей и, приняв у неё из рук сумки, обнимет её и прижмёт к себе, а Олива, не снимая дублёнки, прямо на пороге повиснет на шее у него и, прижавшись губами к его тёплым губам, закроет глаза, с наслаждением вдыхая такой родной и любимый запах его кожи, отдающей сладким одеколоном и тонким ароматом сигарет.

«Вот оно — былое счастье… — горько подумала она, очнувшись от грёз, — То, что было до, и то, что после — всё не то… Даниил чужой мне человек, а того, кто был родным в моей жизни, наверное, уже не будет…»

Придя домой, Олива приняла ванну и молча заперлась на кухне. Не хотелось ничего.

Никки, проводив Кузьку, тоже была не в настроении. Во время прогулки Кузька рассказал ей про Ларису, в которую он был безответно влюблён, и по ходу дела не забыл её до сих пор. Никки не могла понять, какую же она сама играет роль в жизни Кузьки. «Если он хочет быть со мной только для того, чтобы забыть Ларису, как Даниил, когда перебежал ко мне, чтобы забыть Оливу, — размышляла она, сидя в своей комнате, — То он явно обратился не по адресу…»

В колонках играл Бумбокс — Та, что. Никки гоняла эту песню до одури, слушала и депрессовала. Ей вспомнился Женя, из-за которого она бросила Даниила. И с ним была любовь, а теперь и Жени нет в её жизни. Кузя, конечно, хороший парень, с ним тепло, но он — не Женя. А она — не Лариса.

«Всё-таки, никого никем нельзя заменить, — думала Никки, — Даже одного парня другим…»