Жара в Архангельске-2

То же самое, сидя на кухне с журналом Cosmopolitan, думала и Олива. Из комнаты ей была слышна песня, и песня эта как ничто другое подходило сейчас к её настроению.

— …В гости к тебе идти

По парапету,

И не верить бреду, что тебя нету…

Депрессовое настроение чувствовалось даже в воздухе самой квартиры и Хром с Флудманом благоразумно решили уйти. Ярпен, уставший в походе, лёг спать в большой комнате, а Даниил, чувствуя себя как никто другой лишним в этом доме, всё же не уходил. Он стукнулся в спальню Никки — та лежала ничком на постели. Даниил прилёг рядом с ней.

— Иди, — сказала Никки, — Оля там, на кухне.

— Я знаю, — ответил Даниил, — Но я пришёл к тебе.

— Зачем?

— Ты сердишься на меня?

— Нет, — пробормотала Никки в подушку, — Я хочу побыть одна. Иди к Оле.

— Я там не нужен, — сказал он, — Там сейчас Салтыков.

— Поэтому ты пришёл ко мне?

— Нет…

— А почему?

— Потому что тебе плохо…

— Да, мне плохо. Но я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Жаль, — горестно произнёс Даниил, — Я-то думал, что я тебе ещё нужен…

— Ты мне не нужен.

— Я никому не нужен, — печально заключил он, — Даже самому себе…

Даниил встал и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь спальни. Он снял с крючка свою джинсовую куртку и хотел было уйти, но полоска света из кухни остановила его. Даниил немного подумал и направился к кухне, где сидела за столом Олива, листая журнал.

— Пожарь мне пельмени. Пожалуйста, — сказал Даниил, заходя на кухню.

— Пожарить пельмени? — удивлённо переспросила Олива, — Вообще-то я всю жизнь имела дело только с варёными пельменями, а не с жареными.

— Ну свари. Пожалуйста.

Олива хмыкнула, однако поставила кастрюлю на плиту и снова села читать журнал, не удостаивая Даниила взглядом. Он потоптался немного в кухне и, видя, что Олива не замечает его, пошёл в комнату Ярпена.

— Что это ты так рано улёгся? — заметил он, присаживаясь к Ярпену на кровать.

— Я устал с похода, — сказал Ярпен, открывая глаза, — Девчонки наши сегодня что-то не в духе…

— Видимо, у обеих предменструальный синдром, — усмехнулся Даниил, — Ты ноги что ли натёр? — спросил он, кивнув головой на истёртую в мясо ступню Ярпена, высунувшуюся из-под одеяла.

— Ага…

— А я послезавтра на новую работу заступаю, — Даниил тяжело вздохнул.

— Кем устроился-то?

— Охранником, кем же ещё…

— Пельмени готовы, — сквозь зубы бросила Олива, заглянув в комнату.

Даниил оставил Ярпена и пошёл на кухню.

— Так где пельмени? — спросил он.

— В кастрюле, — отрезала Олива.

— Наложи мне их в тарелку. Пожалуйста.

Олива молча наложила ему пельменей в тарелку и так же молча достала вилку и положила перед ним.

— А сметана?

— Сметаны нет. Майонез в холодильнике, — сухо сказала она.

Даниил молча съел пельмени и положил голову Оливе на колени. Она не шелохнулась и молча продолжала сидеть, не сгоняя его со своих колен, но и не трогая руками его волосы, как любила делать это когда-то, будучи ещё влюблённою в него.

— О чём ты думаешь? — нарушил молчание Даниил.

— Сам знаешь…

— Так ты скажи.

Несколько секунд прошло молча.

— Я думала о нём, почему он поступил так со мною…

Свет был выключен. В кухне Никки сидела Олива, на коленях у неё лежала голова Даниила. И Олива изливала ему душу, она говорила о Салтыкове ему, тому, кого любила когда-то больше жизни, и который теперь был ей абсолютно безразличен.

— Знаешь, может, он был послан мне, ведь я многое поняла на самом деле… И я уже давно не держу на тебя зла, потому что… потому что теперь я стала видеть всё под другим углом… Но мне сейчас реально плохо…

— А может, он и не виноват, — сказал Даниил.

— Как же не виноват…

— Может, он хотел сам себя убедить в том, что он способен любить по-настоящему. Но не смог…

— Может, и так…

…А за окном безмолвно стояла белая ночь.

Гл. 31. Ярпен

Белая ночь безмолвно стояла за окном. В квартире было тихо. Стрелки на часах, слабо чернеющиеся в отблеске светлых сумерек, показывали четверть второго.

— Век бы так пролежал у тебя на коленях, — сказал Даниил, — Но надо бы спать уже. Пойду душ приму…

— Иди.

Он нехотя встал и отправился в ванную. Олива подумала и, вспомнив, что Ярпен сегодня вечером так и не поужинал, пошла к нему в спальню.

Ярпен лежал у себя в кровати, но не спал. Облокотившись на подушку, он писал что-то ручкой в своём блокноте и задумчиво смотрел перед собой, шевеля губами.

— Струна гитары лопнула натужно…

Сердясь, отброшу инструмент, такой ненужный…

И в сердце зазвучит по-новому струна…

Тебя я вижу… Выходи, моя весна…

— Не спишь? — спросила Олива, садясь к нему на постель, — Вирши сочиняешь?

— Пытаюсь, — застенчиво улыбнулся Ярпен.

— Покажи, — попросила она, заглядывая к нему в блокнот.

— Нравится? — осторожно спросил он.

— Очень…

— Тогда возьми их себе… на память…

— Ты даришь мне эти стихи? — Олива была растрогана.

— Если они тебе нравятся… — Ярпен опустил глаза.

— Спасибо, — она вырвала листок из блокнота и спрятала его за ворот ночнушки, — Пойдём на кухню, я тебе пельменей наложу. Чаю попьём…

Ярпен встал с постели и попытался пройти, как почувствовал, что у него адски болят мозоли на ногах.

— Ты чего хромаешь? Ноги натёр? — спросила Олива.

— Да…