В поместье их тепло встретила Сильвия, и только легкий румянец выдал ее смущение, когда она обратилась к Миа:
– Рада видеть вас, синьора Романо… Как ваши дела?
По тону ее голоса, робкому и неуверенному, Миа поняла, что Сильвия видела фотографии в газетах. Но ответила:
– Хорошо, спасибо.
– Мне проводить вас в лимонные комнаты? Или… – Она стрельнула глазами в Данте.
– Я буду у себя, – быстро ответила Миа, конфузясь. – И сама подниму чемодан.
– Миа, тебе стоит отдохнуть, освежиться и переодеться к обеду, – обратился к ней Данте.
– Переодеться? – Миа издала нервный смешок. – У меня есть только то, что на мне, и еще бальное платье, Данте. Я же не знала, что мне придется скрываться в Луктано.
– Вы оставили кое‑что из своей одежды, и я все постирала, – произнесла Сильвия, сопровождая Миа вверх по лестнице в комнату. – Когда Данте позвонил, я об этом вспомнила и уложила все в ящики, а что‑то повесила в шкаф. Вы можете отдать мне вашу одежду, и я постираю.
– Спасибо.
С радостью Миа вступила в лимонную комнату – не случайно так тяжело было ее покидать. Теперь знакомые стены ее успокаивали, здесь было так хорошо и красиво.
– Рада, что вы вернулись, – произнесла Сильвия.
– Как твои дела, Сильвия?
– С вашим отъездом здесь было очень одиноко, – призналась женщина. – Данте редко наезжает. Дом превратился в приют призраков.
Миа промолчала, в душе сочувствуя горничной.
– Но пока мы здесь работаем, и я рада, что с вашим приездом снова есть для кого готовить. Обед будет в час, если вы не возражаете.
– Отлично.
Миа вытащила небольшой полотняный мешочек, в котором было платье и остальные вещи, и передала все Сильвии.
– Я скоро верну это вам, – ответила она.
– Спасибо, Сильвия.
Когда женщина ушла, Миа огляделась и просмотрела ящики со шкафами. Одежды было немного – в шкафу висело шерстяное платье, которое она надевала на похороны, а в верхнем ящике сиротливо лежали черные трусики, которые тем же вечером снял с нее Данте. Еще в шкафу обнаружились серые мягкие обтягивающие брюки и кремовый топ, а также эспадрильи. Приятно было после долгой дороги надеть свежую одежду. Вдруг Миа увидела свои потрепанные бриджи для верховой езды и старые сапоги – все это она оставила, полагая, что вещи выбросят. Проехаться, что ли, верхом? Нет, пожалуй, перво‑наперво стоит отдохнуть, подумала она, с облегчением закрывая шторы.
Растянувшись на кровати, она принялась думать о Данте и его подозрениях на ее счет. Что ж, понятно, он полагает, будто причиной ее брака с Рафаэлем были только деньги. Как рассказать ему всю правду, не нарушая клятвы, данной усопшему мужу?
Погрузившись в эти думы, Миа уже начала засыпать, как вдруг тишину нарушил звук приближающегося вертолета. Открыв глаза, она выглянула в окно, приподняв край шторы. И тут же узнала вертолет Джиана Де Люка. Вот он приземлился, и из него вышла… Ариана. Она выглядела безупречно, но была явно взбешена и буквально подбежала к шедшему ей навстречу Данте. Миа только вскрикнула, увидев, как Ариана размахнулась и залепила брату пощечину, потом занесла руку, чтобы сделать это еще раз, но Данте перехватил ее и заговорил.
– Это от меня, – произнесла Ариана, звонко ударив его по щеке. – А это…
Она уже занесла было руку для второй пощечины, но Данте поймал ее запястье – ему и без слов было понятно, что второй удар предназначался ему от матери.
– Как ты мог?! – воскликнула сестра. – С ней!
– Прекрати, – потребовал Данте.
– После всего, что она сделала нашей семье – нашей маме! Я ненавижу тебя, Данте.
– Войди в дом, и мы спокойно поговорим.
– Она здесь? – с отвращением спросила Ариана. – Ты привез эту сучку сюда?
– Помоги ему, Боже, – произнес Данте, и сестра на время позабыла о своей ярости.
– Кому? – поинтересовалась она.
– Тому, кому посчастливится стать твоим мужем, – ответил Данте, и Ариана, вырвав руки у него из пальцев, всхлипнула и побежала к вертолету.
– Черт возьми! – прошептал Данте, ненавидя себя за то, что довел сестру до слез, и одновременно злясь на нее. А ведь она еще не знает о ребенке!
Мысль эта внезапно заставила его остановиться и призадуматься. Пожалуй, ему стоит объясниться с отцом – и Данте пошел к озеру, размышляя над словами, которые произнесет над могилой. Как объяснить отцу свою интрижку с Миа и то, что она теперь ждет от него ребенка?
К тому же ему не шли на ум слова, которые нужно сказать, – ведь он, в общем‑то, не сожалел о том, что произошло между ним и Миа, и при возможности повторил бы все в точности. Что же касается ребенка, то и за него Данте не хотел извиняться – новая жизнь не могла быть ошибкой, о которой нужно сожалеть. Пожалуй, единственное, за что стоит попросить у отца прощения, – это позор, который он навлек на семью. Вот только Рафаэль всегда улыбался, когда Данте в очередной раз устраивал переполох, и не уставал повторять сыну, чтобы он жил своей жизнью, если его поступки никого не ранят.
Так Данте стоял у могилы отца долгое время, надеясь, что хоть какие‑то ответы придут ему в голову… надеясь на покой и ощущение, что его прощают, но в голове лишь возникали новые вопросы.