Железный волк

Борис кивнул, ушел. Всеслав, оставшись один, не спешил: сперва прибирался, после одевался, после ходил по гриднице, после молился… А сон из головы не шел! А ведь пустячный, глупый сон. Так натопили, что не продохнуть, укрылся полушубком – вот и сон. А вещий сон снится не так. Вот крестному: он и не спал тогда, а просто лёг, и Бьорн окольничий его держал, а Торир Собака уже подходил, и были на нем латы из заколдованных оленьих шкур, а его люди громко восклицали: «Вперед, вперед!»… А Олаф ничего не видел и не слышал, ибо его отец уже пришел к нему, взял его за руку – и им открылась лестница, которая была столь высока, что упиралась прямо в небо, а небо было ясное, а лестница была из серебра… И крестный и его отец взошли на эту лестницу и стали чинно подниматься по ней, и, говорят, у крестного были открыты глаза, Бьорн и не думал, что он спит, и поэтому сказал…

Вот так же и Борис взял да сказал… Нет-нет! Пресвятый Боже! Нет! Я спал, глаза мои были закрыты, мой сон – не вещий, просто сон, и не за мной Она приходила, это Ее Игнат к себе призвал, ведь так же, Господи?!

Но лик был черен, и лампадка чуть мерцала…

А за окном было уже почти совсем светло. Значит, пора идти. Всеслав встал с колен, еще раз – широко – перекрестился. Был сон – и был, пусть так. Ибо коли на то воля Твоя, то разве убежим мы от гнева Твоего?! Да и отбегался я, Господи, устал, теперь покоя жду…

Пошел.

Они сидели в гриднице – купцы по левую руку, а сыновья по правую, – и чинно молчали. Всеслав вошел – все встали, поклонились. Свияр Ольвегович ниже всех спину гнул. Слаб человек, насмешливо подумалось, ведь знаешь, кто таков этот Свияр, а все равно его согбенная спина тебе любезна…

Поклонились они – и Всеслав поклонился в ответ. Потом сказал:

– Будь здрав, град-господарь!

Они зашумели. И то! «Град-господарь» им сказано! А ведь они еще не выбраны, они еще никто, «град-господарь» – это Любим и его прихвостни, им Полтеск силу дал, печать, а эти кто?

Ладно, пусть тешатся! Всеслав неспешно сел. И так же неспешно сказал:

– И вы садитесь, град. И вы, сыны мои. В ногах правды нет.

Все чинно сели. Всеслав помолчал… И начал, как всегда, издалека, кругами – чернь, как и малых ребят, нужно долго обхаживать:

– Да, правды в ногах нет, – сказал. – А где она? Вот, говорят, – и усмехнулся. – Вот как-то раз… Пошли вот как-то раз святой Никола и святой Илья по земле походить – по нашей или не по нашей… И вот идут они день, идут два, неделю, две идут – по городам, по весям. Где у хозяина переночуют, а где под чистым небом. Идут… И вдруг говорит святой Илья святому Николе: «А что, Никола, а есть ли среди людей правда? Потому что сколько я смотрю…» – и замолчал Всеслав, задумался, после опять заговорил: – Но это они! Святые! А я вот семьдесят и один год ходил и ничего не выходил. И вам, я думаю, так будет. Вы ведь за правдой пришли; так, град?

Но никто ничего не ответил. И никто даже не кивнул. Но и глаз никто не опустил! Ладно, гневно подумал Всеслав, и сказал:

– Ты говори, Свияр.

Свияр Ольвегович… Вот где человек! Одень его в отрепья, выведи на паперть – и люди будут ему подавать. А шапку на него надень, корзно – и те же люди будут ему кланяться… Свияр Ольвегович откашлялся, сказал:

– Болтали всякое. Мы слушали. Теперь к тебе пришли. Был Мономах здесь?

– Был, – кивнул Всеслав. – Другого дня, на Черном Плесе.

– А что он говорил?

– А всякое… Но о тебе не поминал.

Но никого эти слова не рассмешили – ни сыновей, ни тем более градских. Свияр опять откашлялся, спросил:

– Тогда кому нам верить?

– Мне.

– Но ты же молчишь.

– Да, я молчу. Ибо о чем между нами был ряд, так о том он и был. Одно скажу – что граду Полтеску с того урону нет. И не будет.

– А говорят…

– Что говорят?

Свияр молчал. А Ставр Вьюн – опять он, Ставр! – сказал:

– А говорят, что между вами был ряд, как наше вече извести. Чтобы жили мы, как в Киеве, Смоленске и Чернигове – под князем.

И тут все они, градские, враз зашумели! Всеслав улыбнулся, сказал:

– Нет, Ставр, такого ряда не было. А если бы и был, так вы разве покорились бы? Ну и привел бы я Мономаха с дружиной. А дальше что? Вон, дальний брат мой Мстислав Изяславич сюда приходил; кто постарше, тот помнит; и вон как голов нарубил, – руку поднял, показал, – вон сколько их там лежало… А где он нынче, брат Мстислав? Кто поразил его?!

Теперь они молчали. То-то же! Всеслав опять заговорил:

– Мстислав был прост, он думал устрашить; мол, нарублю голов… Но чтобы дух ваш выветрить, тут нужно все пожечь, всех порубить! А что я тогда сыновьям своим оставлю? Кости да пепелище? Нет, Ставр, такого ряда не было. Да и не стал бы я о таком рядиться. Ибо это от Буса так заведено – и князь, и вече, – и так пусть и будет до того, пока Двина не пересохнет. Я как крест целовал, так на том и стою – старины не нарушаю и новины не ввожу, ем дедов хлеб. Это вы… Да и не вы, поди, и не об этом нынче ряд. Зачем еще пришли?

Старший Кичига – а он дальше всех сидел, в самом конце стола – сказал:

– Ты говорил, что мы тебе не платим. А я платил! Давыд тому свидетелем.

Давыд сказал: