Сказав это, Всеслав перекрестился. И сыновья перекрестились – четверо; трое легко и истово, четвертый же…
– А тебе, – сказал ему, четвертому, Всеслав, – я ничего не скажу. Тебе я уже все сказал, потом услышишь. Только одно еще добавлю: на море и песок не всходит, помни!
И Ростислав ничего не ответил! А очень хотел!
А Борис… Сидел Борис, опустив голову, и еще пальцы сплел, чтобы они не дрожали. На тризнах он всегда такой. Значит, почуял уже, понял! Всеслав взялся за горло и откашлялся, потом строго спросил:
– Борис! А что тебе сказать?
Борис долго молчал и головы не поднимал… а после все же посмотрел отцу в глаза и чуть слышно сказал:
– Скажи, что все это не так.
Переглянулись братья, ибо ничего они не поняли. Всеслав же горько усмехнулся и сказал:
– А я и сам не знаю, так или не так. Все в руце Божьей, сын…
Но спохватился, улыбнулся, продолжал:
– Да что же это мы? Вон солнце уже где! А я… вот что решил. Сегодня выйду и скажу, кого я по себе оставлю. Ну так кого назвать?
…И опять сыновья не ответили! В глаза не смотрели, а так – кто в стол, кто в потолок. Вот так вот, князь, горько подумалось, не уйти тебе от этого и не переложить на них, а только сам решишь. Ну так и быть тому! Пресвятый, укрепи! Всеслав поднялся…
И тотчас услышал за дверью шаги – очень тяжелые и быстрые!..
И вот уже вошел Горяй; не кланялся и шапки не ломал – не до того было, а сразу:
– Сходятся! Везде, по всему граду!
Вот, началось-таки! Всеслав гневно спросил:
– И что они?
– Где как. На Великом Посаде – ох, злы! Их даже эти… Ростиславовы… и то чуть удержали. А заполотские – там тихо. Но они тоже вышли! А на Окольном, где Любимов двор… Туда мы не прошли; они стеной стоят. Там… Слух такой – будто гонец из Киева. Вот, князь! Вот я из-за чего сюда! Из-за гонца!
Из-за гонца, удивился Всеслав. Какой еще гонец? И почему из Киева?! Но, помолчав, спросил совсем другое:
– А что Батура?
– Нет его.
– Как это нет?
– А так. Был Батура – и вышел. Убили его!
– Кто?
– Да они все и убили! Затоптали. И этого, который с ним был вместе, забыл, как его звать… И его затоптали. Кричали: «Княжьи псы!» Толпа – она и есть толпа; кто подвернется, того и затопчут.
Горяй говорил это просто, без всякого зла, потом перекрестился. Вот, значит, каково оно, подумалось. Затопчут – а кого, даже не вспомнить. Всеслав поморщился, сказал:
– Так, ладно. А тогда… Ты говорил, гонец из Киева. А что за гонец? Кем послан? К кому?
– Не знаю, князь, – опять просто сказал Горяй. – Мы же этого гонца не видели. Там, у Любимова двора, они же там стеной стоят. Мы туда уже два раза подходили, стояли и отходили обратно. А что с ними еще?! Только рубить! Но это как?! Не смог я, князь! Ведь это же свой град и своя кровь. И мы опять отошли. Не обессудь!
Всеслав, загремев лавкой, вышел из-за стола и заходил туда-сюда по гриднице. Долго ходил… А может, и не долго, ибо уж больно было тяжело… Потом остановился и сказал:
– Вот что, Горяй. Иди и приведи кого-нибудь оттуда.
– Кого?
– А хоть кого. Один не возвращайся.
Горяй стоял. Всеслав гневно спросил:
– Чего тебе еще?!
Горяй скривился весь, ему было противно, но все-таки сказал:
– Я-то пойду, мне что?! Но кто я им? Ну, меч при мне, ну, шлем. А так… Никто я, князь! Холоп. Как и сами они.
Всеслав мрачно кивнул – да, это так, – задумался. Потом сказал:
– Борис!.. Нет, не Борис…
– Я! – подал голос Ростислав.
И встал, и улыбнулся весело. И мне его больше не видеть, подумал Всеслав… И резко, будто выдохнул, сказал:
– Да, ты пойдешь!
И отвернулся, посмотрел в окно, на солнце – как оно там, высоко ли…
Потом сказал:
– И вот что еще, Ростислав. Ты будешь там… как я! Твоя воля – моя. Слыхал, Горяй?
– Слыхал.
– И всем скажи. Идите. Скоро идите! Скоро!
И они ушли. Всеслав снова повернулся к сыновьям. Теперь их оставалось трое: Глеб, Давыд да Борис… Борис был мрачней всех. Да, рано ты меня, Борис, подумалось, хоронишь. Хотя…
Нет, на Бориса лучше не смотреть! И так же в окно. Тогда Всеслав стал смотреть в стол. Долго смотрел, долго молчал, потом заговорил, как будто сам с собой:
– Вот как, бывает, обернется. Море!.. Да ничего, да ничего, мечей достаточно. Да и Свияр, поди… Вот разве что…
Горло свело, закашлялся. В глазах стало темно… А вот отпустило. Всеслав поднял голову и, стараясь смотреть на одного только Бориса, сказал:
– Винюсь! Стар стал. Ноги не держат. Пойду, пока прилягу. А вы, чуть что… Нет, за мной не ходите, я сам. Придут – поднимете!
После резко развернулся и пошел – словно хмельной – к себе.