Железный волк

– А кто же еще не пришел? Вот, все мы здесь.

– А младший не пришел – Георгий!

– Георгий! – повторил Всеслав. – Георгий, да. Но где он, мой Георгий?

– В Киеве!

Всеслав вздрогнул. И чуть слышно выдавил:

– Лжешь!

– Нет! Прибыл гонец, он и сказал о Георгии.

– Гонец! К Любиму? К граду?!

– Нет, к тебе. А мы его перехватили.

– Вот как! А хорошо ли так, Ширяй?

– А к церквам сторожей приставлять – хорошо?

– За это я отвечу.

– И мы ответим, господарь. Мы – за свое. Гонец сказал: Георгий возвращается, к субботе будет здесь. Вот в воскресенье сойдемся. А сегодня не жди.

Всеслав молчал. Георгий в Киеве! Все возвращаются, и он идет. В субботу будет здесь… В субботу! В ушах зазвенело. В субботу! Всеслав покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за столешницу…

Но отпустило, унялось. Всеслав, еще немного помолчав, спросил:

– А что еще гонец сказал?

– Не знаю, князь, – сказал Ширяй, глядя Всеславу прямо в глаза. – Вот крест, не знаю! – Он перекрестился. – Да я его, гонца, почти не видел, Любим его к себе увел.

– Лжет он, отец! – гневно сказал Давыд. – Лжет! Лжет! Почуяли, что нынче им верха не видать, вот и виляют. Псы!

– Нет! – упрямо ответил Ширяй. – Я не лгу. Прибыл гонец, он от Георгия, от брата вашего.

– А чем докажешь? – спросил Глеб.

– А вот…

Ширяй полез за пазуху, достал оттуда что-то, сжал в кулаке, сказал:

– Княже, позволь.

Всеслав кивнул. Ширяй поднялся, подошел к нему и передал – из руки в руку. И отступил, склонил голову, смотрел исподлобья, а на колени он уже не опускался. Всеслав пальцы разжал…

Свет! Не поганский – Божий свет, лампадка негасимая. Когда Георгий уходил, он взял с собой лишь только этот камешек, дар Олафа… Всеслав чуть повернул ладонь – и свет еще ярче взыграл; ведь полдень, князь, и сын твой жив, а когда Лепке приходил, то камешек был тускл, ибо тогда и ночь была и Ратибор был мертв… А свет какой! Как небо ясное – там, высоко-превысоко! И этот свет будет вести тебя, с ним не заблудишься, а если даже вдруг возьмут тебя сомнения, зачем идти, куда идти и надо ли… Нет, не возьмут! Ведь когда Олаф дарил этот камешек, он Ратибору говорил: «На том пути, который меня ждет, еще никто не заблудился». А после так оно и было! Торир нанес ему удар копьем – в живот, ниже кольчуги. А Кальв, сын Арни, подскочил… Вот так крестный ушел – с мечом! А ты…

Давыд громко сказал:

– Не верь ему, отец.

И Глеб, и Ростислав, даже Борис – молчали, они были с Давыдом заодин. Всеслав сжал кулак и разжал, свет заливал ладонь…

Вновь сжал. Сказал растерянно:

– Сыны мои! Ваш брат – живой. Вы что, не рады?!

А они… Молчат! Вот каково! Вот также, помнишь, и отец спросил: «Ты что, не рад?!» Так то было, когда твой брат исчез, а тут – их брат явился!..

А вот не дышалось уже, не смотрелось! Да и зачем дышать и на кого смотреть?! Георгий жив, в субботу будет здесь, и сыновья примут его, а после выйдут – уже впятером – и вече им покорится. Ведь покорится же! А пусть даже и нет, не покорится, что с того? Пусть только они будут заодин, и чтобы между ними никто нож не бросил, чтобы даже тени не было! Вот лишь о чем молю я тебя, Господи! Чтобы тени между ними не было, а землю разве можно отобрать? Земля, как срок придет, сама к себе зовет, а больше земли и не надо. Вот как Антоний – жил же ведь, и счастлив был, еще меня жалел, поддерживал да наставлял…

Борис сказал:

– Надо идти к Любиму. Пусть выдаёт гонца. Не к нему был гонец.

– Не к нему! – подхватил Ростислав. – Пойти и взять!

– А вече? – спросил Глеб. – А Свияр?

– Свияр! – Давыд только рукой махнул и встал из-за стола. – Возьмем Любима, будет и Свияр. Сам прибежит! А то вон снова затаился. Пес!

– Пес и есть! Все псы!

– Псы! Псы!

И встали сыновья, пошли из гридницы. Ростислав взял Ширяя, мотнул, поволок – тот хоть бы трепыхнулся. В дверях Давыд остановился, зло сказал:

– Будет вече, отец; нынче будет! Свое возьмем и братово обговорим. Чтобы было с чем его встречать. А то придет, поди, босой. Х-ха!

Сыновья ушли.

Когда они съезжали со двора – конь о конь ехали, – Всеслав, стоя в окне, перекрестил всех четверых. А оглянулся один лишь Борис, махнул рукой – мол, не печалься, скоро возвратимся, а то, о чем ты думаешь, – привиделось, забудь!

Забудь! Вот как оно всё обернулось, сердито подумал Всеслав. И еще подумал, и это уже почти с гордостью: и ведь просил же я семь дней, семь полных дней – и все как раз сложилось бы, успел! Так нет – «в час пополудни», «в час». И вот он, час, настал. Скупа безносая, ух как скупа!

2

Ну, вот и все. Пора! Всеслав уже хотел было пойти к себе и лечь, руки сложить… Да не решился, ибо хоть, думал, грешен, и даже очень грешен, но уходить без покаяния – ох, боязно! Хоть и вино не кровь, и хлеб не плоть, а всё же ведь веруешь, думал. А если веруешь, так может ли Она прийти и торговаться, как купец, и дать всего семь дней, чтобы потом опять прийти?! Нет, то было видение, кощунство; так что сиди и жди, вернутся сыновья, сойдется град на вече, вы огласите уговор, и крикнут люди: «Любо!», Свияра крикнут, а Любима выведут – ведь будет так, ты это ясно чуешь, вот только бы Она не приходила…